Измена в новогоднюю ночь - стр. 15
– Что? – поднимает она на меня заплаканные глаза.
– Так, понятно. Пошли, – вытаскиваю её, подхватываю на руки.
Ох, как давно я девок не таскал. Но такую красоту грех на руках не носить. Особенно, настолько потерянную.
Что-то мне подсказывает, если бы девочка пришла в себя, то не позволила бы чужому мужику так поступать, а она молчит, смотрит только вокруг отрешённо.
Плохо это. Надо девочку в чувства приводить.
Усаживаю Снегурку в кресло, возвращаюсь за пакетами. Ох, как хорошо, что Снегурка мне попалась хозяйственная. Хоть с голоду не помрём.
Подкидываю в камин дров, подвигаю кресло с девушкой ближе к огню. Сажусь перед ней на корточки.
– Ну что, давай раздеваться, Снегурка?
– Ч-что? – кажется, оживает на секунду, возмущённо сводя домиком брови.
– Пальто давай снимем и обувь, – уточняю с улыбкой. Я бы не против продолжить и оставить тебя, красавица, совсем без одежды, но… Нельзя. – Если холодно, я тебе плед дам, укутаешься.
Кладу на подлокотник кресла свёрнутый плед, снимаю с неё сапожки. Ножки такие аккуратные, пальчики с розовым лаком на ногтях просвечивают через капрон колготок.
Ножки эти совершенно ледяные. Растираю их немного ладонями, подставляю стульчик, укладываю на него ступни девчонки, чтобы ближе к огню грелись.
Дальше помогаю расстегнуть пуговицы на белоснежном пальтишке, к слову сказать, очень тонком, скорее осеннем. Как она ещё не околела в нём, чёрт возьми. Отлупить бы её за беспечность, но… такую красоту лупить нельзя.
Стягиваю с девочки пальто, замираю, наткнувшись взглядом на манящее декольте, во рту тут же становится сухо, а кровь вся стремительно утекает в одно конкретное место и начинает там болезненно пульсировать.
Сглатываю тяжело, сжимаю руки в кулаки, чтобы унять порыв и не прикоснуться к молочной коже шеи. Зарыться бы носом в эту манящую ложбинку между упругих девичьих холмиков, сжать в ладони сочную, округлую грудь... М-м-м…
Хочется зарычать, но… это всё не для тебя красота, Дымов.
Разворачиваю плед, закутываю Снегурку, пряча от греха её прелести. Она сидит как неживая, следит слегка заторможенно за моими руками. А руки эти аж зудят от желания не заворачивать её, а наоборот.
О, малышка, если бы ты мне позволила, мы бы с тобой сейчас так согрелись! Сгорели бы просто прямо рядом с этим камином. Я бы тебя сначала всю вылизал, а потом затрахал так, что ты и думать забыла бы о своём неверном мудаке.
В голове выстрелом встаёт кадр, как эти милые ножки я закидываю на свои плечи, и вот эта тоненькая блестящая ткань на груди рвётся в моих руках, и я выпускаю на волю её уверенную стоячую троечку.