Измена. Невозможно простить - стр. 44

В этот день больше не видела его, на самом деле - не хотела видеть.

Мария заходила ко мне каждое утро. Вчера приносила чистые полотенца, пижаму, поменяла воду в вазе с белыми, чайными розами и спросила чего мне бы хотелось бы съесть на обед.

- Мне снова нужно будет обедать в столовой, вместе с Сизым?

Она натянуто улыбнулась.

- Вам лучше называть его Давидом Ринатовичем. Здесь нет ничего плохого пообедать вместе.

- Он меня похитил! – я злилась. Мне захотелось выкрикнуть ей в лицо эту не сложную и непонятную фразу. Хотелось разбить вазу, услышать звон битого стекла. Он держит меня в этом доме, как заложницу. Он считает, что ему все позволено, он вправе вершить чужие судьбы и распоряжаться ими на свое усмотрение. А она хочет, чтобы я называла его по имени отчеству, испытывала к нему уважение.

Но по ее блестящим глазам и так все понятно. Сколько она у него работает? Наверное, всю свою жизнь и преданна ему, как самой себе.

- Признаюсь вам честно - не хочу с ним обедать. И в этом доме находиться - тоже не хочу. Я хочу домой. К мужу! К своему дорогому и любимому мужу. Я хочу болтать без умолку с лучшей подругой, готовить ужин, ходить за продуктами в магазин, здороваться с соседями. Я хочу жить своей жизнью! Где есть родные и близкие мне люди.

Она сдирала постельное белье с двуспальной кровати и казалось совершенно не слушала меня. Я говорила куда-то в пустоту, потому что скорей всего мне стоило выговориться.

- Нужно немножко потерпеть. Давид Ренатович он… Он знает что делает. Он прекрасный человек! Вы просто не знаете его.

- И знать не хочу. Почему я должна терпеть? Почему?

- Это вам лучше у вашего мужа спросить, - произнесла она очень тихо.

Она во всем обвиняла Германа. Постоянно говорила о Давиде одно и то же… Он прекрасный… Он замечательный. Слова ее были искренними и чуткими, но на этом все. Давид больше напоминал хищника, который готов наброситься в любой момент. Грубый, жесткий, самовлюблённый… Для него ходить по головам, все равно что шагать размашистой походкой по тротуару. Я так считала, так видела, особенно когда смотрела в его черные, глубокие глаза.

Мария надела белоснежные наволочки на подушки. А я скорей всего сорвалась.

- Извините, наговорила много лишнего, - подошла к ней ближе и протянула чистую простынь.

- Ничего бывает. Так что приготовить на обед?

Пожимаю плечами. Мне без разницы.

- Тогда суп из морепродуктов.

- Отлично, - я улыбнулась.

Хотела помощь ей застелить постель, но она сказала, чтобы я немедленно села в кресло.

- Вам наверное стоять тяжело. Такой живот. Никак двойня.