Избранные. Фантастика о дружбе - стр. 35
– Пятьсот лет, – повторил Стёпа.
– Ну вот. Ты поешь, отдохни, а потом и про дефчоночку твою расскажу, царствие её небесное.
Степан вздрогнул, кровь застыла в жилах, чашка в руках дёрнулась и пролилась.
– Ой, старый пень, что ж я сразу то, ай-а, дурак. Ты не волнуйся, я покажу. Оно ждала тебя. Жила тут у нас, в деревне, всё думала, ты скоро выберешься. Я тебе дом её покажу. Ты не нервничай. На том жизнь не кончается. Оно ж от старости померла, бедняжка. Так нам ео жалко делалось. Всё, говорила, что даже если оно старше будет, как мать тебя любить станет. Такая любовь! Эх… бывает же еще. Каких-то лет сорок не дождалась.
Степан поставил чашку и заревел. Столько времени, столько мыслей. Столько раз, он разговаривал с ней, пока шел. Рассказывал, как смешно бегает по небу солнце, как нелепо смотрится муравей, вытянутый на триста метров, как он хочет с ней встретиться и что скажет, когда наконец увидит. Всё это теперь ушло. Он прошел сквозь время, чтобы узнать, что она умерла, дожидаясь его и глядя на него, каждый день, каждый месяц, каждый год.
Наверняка, он много раз мог увидеть её в двери. Тот туманный, размытый образ, который часто мерещился в мерцающем дверном проёме. Это наверняка была она, конечно она – его Настюша.
– Старик, я не хочу жить, – сдавливая комок в горле, сказал Степан.
– Ну что ты, что ты? Жизнь на этом не заканчивается. Еще дефок много кругом, ты мне, старику поверь, верняк встретишь.
Но Степан уже не слышал. Он допил чай и поплёлся за стариком в дом Насти. Там увидел фотографии. Странно – среди них не нашлось ни одной, где бы она выглядела старше, чем тогда. Хотела, чтобы он не видел её старой, а сохранил образ молодой и веселой девушки, с которой они встретились первый раз. Встретились… совсем недавно… но так чудовищно давно… тогда, на фестивале, у куста альстромерии.
На земле лежал снег – белый, яркий, сверкающий. Низко над горизонтом висело прибитое к небу солнце. Февральский мороз сковал воздух. Степан дошел до стены, посмотрел на нее еще раз. Подумал, что может быть, и она приходила также, как он сейчас, также трогала дверь и также горько ей было уходить. Он отправился дальше, вышел на самую середину поля и упал в снег.
* * *
Доктор Мозель, узнав о том, что Степана чуть не проворонили, сокрушался и ругал всех своих безалаберных ассистентов. Прощения им не было. Пятьсот двадцать три года они ждали Степана, чтобы спросить, что он видел, что думает про нынешний мир и многое другое, а тот вышел без их ведома, попал на какого-то чокнутого старика, наплёвшего ему невесть что, а затем едва не замерз в поле. И это прямо у них под носом.