Избранные. Фантастика о дружбе - стр. 25

Ну, я важно так, как учитель в классе, рассказал ему, как они с отцом мастерили эту калитку три года назад.

– Отца помню, калитку не помню… – задумчиво пробормотал Джон. Было видно, что он и вправду пытается что-то вспомнить – но что именно? В общем, какое-то у него настроение стало… романтическое, что ли.

Я накинул сюртук и взялся за миноискатель. Джон схватил меня за руку:

– Стой. У меня есть одна идея. Снимай пиджак.

Я снял.

Идея Джона была в том, чтобы идти в город и спрашивать всех, что они помнят про парк и про пляж. И Джон оказался прав: люди вспоминали истории, которые во мне никак не отзывались. Джон смотрел на меня с возрастающим беспокойством:

– И ты не помнишь, как мы строили шалаш на том берегу пруда? И как прятались под скамейкой, не помнишь? И как ты набрал полное ведро крабов в отлив – ты серьёзно, не помнишь?

Я, серьёзно, не помнил. И мне становилось всё больше не по себе.

Мы много об этом говорили и решили, что всё дело в сюртуке. Что вот эти нитки каким-то образом превращают наши воспоминания в золото и серебро. И чем дороже воспоминания, тем, естественно, дороже монеты. И никогда уже Джону не вспомнить, как он мастерил с отцом калитку и прадеда своего не вспомнить и много чего другого – а чего именно? – тоже не вспомнить. И мне не вспомнить чего-то, не помню чего именно.

Джон сказал:

– Я расскажу тебе всё, что помню. А ты мне ещё раз расскажи про скамейку.

Мы расстались поздно, но я никак не мог заснуть. Всё думал, думал. Я решил ещё походить по городу, накопать себе денег и уехать в Египет. Вот где настоящие сокровища!

Следующие две недели я бродил ночами и спал днём. Джон приходил ко мне каждый день, пытался разбудить, пытался поговорить – но меня переклинило. Через две недели я проснулся днём оттого, что в комнате кто-то был. Примерно моего возраста, веснушчатый паренёк с буйным чубом. Он не вызывал никаких опасений, так что я просто спросил:

– Ты кто?

Он скривился, будто откусил сразу поллимона – и заплакал.

Мне показалось невежливым лежать, когда человеку плохо и я привстал на локте:

– Парень, с тобой всё в порядке?

– Ты правда не знаешь, кто я?

– С чего я должен вдруг тебя знать?

И тут он спросил:

– А ты кто?

И я задумался. Я так задумался, что аж вскочил с постели. Нет, правда – я не мог вспомнить своего имени, хоть убей! Мне стало не по себе. Я напряг мозги – но извилины оставались гладкими, как вода в Саргассовом море – никакой ветерок не наполнял паруса моих мыслей. Я испугался. Я ударил кулаком о стену, я укусил себя за палец – ничего не помогало. Я стал биться о стену головой – но тщетно: имя моё не возникало в памяти.