Избранные. Фантастика о дружбе - стр. 2
– Бочкой… – мечтательно протянул Серега.
– Ну да. А потом мы увидали его. Он подошел и…
* * *
…заговорил, как ни в чем не бывало.
Но что-то ведь было и перед этим? Целая жизнь, длиною в несколько лет. И время это – пронизанное потоками солнечного света и летнего тепла, а также зимней стужей и снегопадами, меланхоличным дыханием осенних дождей и томительным предвкушением весеннего цветения, – время это определяло, каким ты станешь в будущем. Зарождение новой вселенной, именуемой человек. Детство… Куда уходит память о нем?
То было интересное лето, и вместе с тем среди назойливой трескотни кузнечиков и усыпляющего журчания воды в речке, где-то в густых зарослях крыжовника, а может, и в глубине кроличьей норы – где-то там скрывалось некое смутное предчувствие, что в определенном плане лето это будет последним. Почему? На этот вопрос не имелось ответа, и, слушая, как набирает силу гроза за окном, а в соседней комнате похрапывает Сережкина мать, я тщетно пытался его отыскать. Что дальше? Неужто все закончится, исчезнет, канет в тартарары?
В комнате не было света, а потому, укутавшись с головой одеялом, я включил фонарик и погрузился в чтение. Говард Лавкрафт, «История Чарльза Декстера Варда». Повесть в сборнике ужастиков, что случайно обнаружился в шкафу среди десятка отсыревших, пропахших плесенью книг. «Можно?» – спросил я у Сережкиной матери, протягивая ей сборник. Она с сомнением глянула на обложку (красное с белым, отпечаток окровавленной ладони, угрожающее название): «А страшно не будет?» Я мотнул головой, и она пожала плечами.
И вот теперь Сережка с матерью спали в соседней комнате, а я с замиранием сердца следил за таинственной и пугающей жизнью некоего Чарльза Варда, между делом прислушиваясь и к нарастающему шуму дождя за окном. Но в какой-то момент мысли ушли от страшилки Лавкрафта, вернувшись к дурному предчувствию. По-своему я любил Сережку и, не имея собственной деревни, с превеликим удовольствием гостил у него. При этом всячески старался не обращать внимания на презрительное «городской», как окрестила меня местная ребятня. Я был беспристрастен, и меня вполне все устраивало. И эти полные увлекательных приключений жаркие дни в компании Сережкиных друзей, и пронизанные тишиной – а иногда, как теперь, звуками грозы – ночи, что я посвящал историям из забытого в шкафу сборника. И ведь только наступил июль! До школы еще целая вечность, – ни тебе уроков, ни скучных городских будней, провонявших бензином и пылью, а еще – сам не знаю почему – отцовским потом, когда тот возвращался с работы. Офицер… Все это осталось где-то там, словно бы по другую сторону реальности.