Из пепла - стр. 2

— Она мечтала, чтобы я поступила в педагогический, — с тяжелым вздохом ответила я.

Мама не понимала моего желания заниматься разработкой игр. Ей были близки более понятные стандартные профессии — педагог, врач, бухгалтер и т.д. Поэтому я сразу же отмела от себя всякую надежду на то, что она действительно порадуется за меня, и тема моего прорыва поспособствует нашему дальнейшему развитию разговора.

— Ну вот и расскажи ей, что ты довольна своим выбором и рада, что мама не наседала на тебя и перестала навязывать свое виденье твоего идеального будущего.

Я лишь усмехнулась и потерла лоб ладонью. На самом деле мягкость и оптимизм Лили я всегда любила нежной любовью. Они ни раз помогали мне в те моменты, когда от боли, что разъедала грудную клетку и тоски хотелось выть и лезть на стены.

Также я прекрасно понимала, что Лиля опиралась на тот опыт, который она получила от своей дружной семьи. К счастью, подруга не знала, что такое эгоистичная мать, которая зациклена исключительно на своей личной жизни; что такое потерять в семилетнем возрасте отца, которого любишь больше, чем саму себя; что такое переезд в чужой город и тяжелая адаптация к новому окружению в школе. Поэтому она всячески пыталась меня убедить, что всё можно наладить, если приложить усилия. Подруга это делала не из вредности или попытки доказать свою правоту. Просто она была вот такой, хотела, чтобы у меня всё в семье по-настоящему наладилось. Ну а я давно забросила все свои попытки доказать Лиле, что, к сожалению, не у всех бывает такая замечательная семья, как у нее. Всё равно ведь не докажешь, потому что правого и виноватого в этом бесконечном споре нет. Просто у каждого своя правда.

— Это будет занятно, — с ироничной ухмылкой ответила я и достала из выдвижного ящичка шпильки. Собственно, для этого я и пришла в прихожую, чтобы «укротить» свою рыжую гриву.

— Ну и плюс вы же время от времени разговариваете по телефону. Так что, — пожала Лиля плечами, — ничего страшного не случится. Зато встретитесь наконец-то.

За весь период моей учебы мы с матерью поговорили по телефону раз пятнадцать, не больше. Первое время она страшно злилась и обижалась на меня за то, что я, никому ничего не сказав, укатила в столицу. Ее обида выглядела так, будто я просто психанула. Продемонстрировала всю неблагодарность своей сущности. На самом же деле, если бы осталась, то уж точно сейчас не находилась в той точке своей жизни, в которой, к счастью, оказалась. И очевидно просто сошла бы с ума после всего, что случилось в прошлом.

Первой позвонила я, потому что совесть банально не давала спокойно спать по ночам. Но все эти наши пятнадцать несчастных звонков всегда были посвящены маминым проблемам на личном фронте. Она подолгу рассказывала о том, как наконец-то съехала от дяди Юры — моего отчима — и теперь строит свою жизнь заново. Часто жаловалась на то, что ей одиноко и невозможно найти достойного мужчину, который в последствии стал бы тем самым надежным плечом.