Из Парижа в Бразилию по суше - стр. 63
– Наконец-то! – воскликнул Жак со вздохом облегчения. – Наконец-то мы в дороге! Честное слово, в городе мне уже надоело! Как приятно знать, что ты перестал быть объектом постоянных забот!
– Жалуешься, что невеста слишком хороша?
– Возможно, ты и прав, но я не хотел бы снова оказаться в Иркутске.
– Даже на обратном пути?
– Даже на обратном!
Жак и не догадывался, что был прав, не желая возвращаться в этот город. Если бы на завершающем этапе фантастического путешествия, предпринятого им совместно с Жюльеном, он снова заехал в Иркутск, то нашел бы его лежащим в руинах.
Полгода спустя после их отъезда, седьмого июля 1879 года, чудовищный пожар уничтожил в городе три тысячи шестьсот домов, десять церквей, пять крытых базаров, таможню и центральный рынок, иначе говоря, две трети восточносибирской столицы, самые лучшие, богатые ее кварталы, нанеся ущерб в тридцать миллионов рублей. На площади в два квадратных километра разрушения были так сильны, что извозчики с трудом пролагали себе путь сквозь развалины. Из тридцати трех тысяч восьмисот жителей Иркутска без крова остались двадцать тысяч.
Спутник, которого провидение послало друзьям-французам, был сильным, красивым парнем лет тридцати, усатым, как мадьяр, с открытым, симпатичным, улыбчивым лицом и с умными голубыми глазами. Встреча с этим человеком явилась для друзей редкостной удачей, тем более что он превосходно говорил по-французски. В Восточной Сибири мало кто из купцов знает этот язык. Но Федор Ловатин долгие годы жил в Париже, где сначала учился в школе Тюрго[34], а потом представлял русскую фирму, поскольку самим иностранным купцам трудно вести дела в этих краях, не владея русским, который здесь понимают все племена и на котором говорят чиновники, служащие в северо-восточной России. Чужеземцы же, оказавшись в сей суровой области, сразу же наталкивались, несмотря на самые высокие рекомендации, на тысячу трудностей, преодолимых лишь для тех, кто был знаком с местными обычаями и умело использовал их.
Было любо-дорого смотреть, как уверенно показывал Ловатин на почтовых станциях подорожную с изображением царской короны, как быстро находил общий язык с возницами, как по договоренности со станционным смотрителем занимал лучшие места в съезжей избе и как свободно беседовал с «важными птицами».
Впрочем, останавливались в пути ненадолго, только чтобы перекусить. И Жак и Жюльен, хотя оба были готовы мириться с разными дорожными неудобствами, не могли все-таки привыкнуть к стоявшей в избах жаре. Тяжелый спертый воздух был особенно неприятен им потому, что к нему везде примешивался невыносимый, тошнотворный запах от кожаной амуниции. Одно дело – нежный аромат новенького кожаного блокнота и совсем другое – бившая в ноздри вонь измызганных сапожищ, старых, носимых годами тулупов и соседство с людьми, воспринимавшими как должное и толстый слой грязи, и разных насекомых.