Из Дневника любительницы парфюмерии - стр. 3

Два месяца я тщетно пыталась полюбить эти духи. И так и сяк наносила. Вроде запах хороший, но на мне его будто нет.

Ещё через два месяца почувствовала, что духи меня раздражают, злят. Я нервничаю. Наверное, за истекшие десять лет я изменилась биологически, и то чувство притяжения, ощущения единства с этим ароматом, что я испытывала в 1985 году, утратилось. Это была моя первая версия причины любовного разочарования. А вторая версия была традиционная – духи поддельные.

Духи я подарила сестре. Она не испытывала восторга от них, но терпеливо их расходовала – чего добру-то пропадать. Я целый год принюхивалась к аромату у сестры, ждала, вдруг что-то почувствую, и пожалею о расставании со своей старой любовью. Нет, не случилось.

Сегодня я решила повторить попытку. Через двадцать два года после казанской покупки куплю ещё раз этот прекрасный флакончик с лебёдушкой. А вдруг биологический состав моего организма, сделав круг, опять вернулся в состояние 1985 года, и духи я вновь, уже счастливо, полюблю? Что ж, поживём – увидим.

«Вандербильт». Gloria Vanderbilt.

В 1973 году мне было четырнадцать лет.

В середине лета умер мой дед. Стояла серьёзная жара, под пятьдесят градусов. Организацией похорон занимался старший брат моей матери.

Тело дедушки находилось в самой дальней комнате. На трёх деревянных табуретах стояли носилки, тоже деревянные, и на них, завёрнутый в белую ткань, лежал дед. Всё тело было обложено глыбами льда. Они подтаивали, и вода капала на пол.

Старший брат моей матери меня всю жизнь недолюбливал. Никогда ничего мне напрямую он не говорил, но я ощущала его ненависть всей своей детской душой. Даже однажды спросила у мамы, почему он так меня не любит? Она ответила, что я тут ни при чем. Просто я очень похожа на своего папу, а брат мамы очень не любит его. Так объяснила мне мама. Я поняла.

И вот этот мой дядя проявил-таки свои чувства ко мне напрямую. Он с отвращением сунул мне в руки тряпку и ведро и сказал, чтобы я шла к покойнику и вытирала лужи под его смертным одром. И дело не в поручении данной работы, а дело в его взгляде на меня в тот момент – взгляд был брезгливый. И не по отношению к работе или ситуации. Дядя брезгливо посмотрел именно на меня.

Я понимаю, всем было некогда и кто-то должен был делать эту работу, и я её делала. Четырнадцать лет – это уже не совсем ребёнок. Но я помню ужас, который я переживала в те мгновения. Особенно когда я оставалась в комнате одна – только с покойным дедом. И помню своё концентрированное горе, видя тело так близко, когда на четвереньках ползала вокруг него. И ведь эту работу я делала не пятнадцать минут, а несколько часов – примерно с шести утра и до одиннадцати.