Из Африки - стр. 45
Годы, когда Лулу и ее родичи приходили к моему дому, были самыми счастливыми за время моей жизни в Африке. Поэтому я отношусь к своему знакомству с лесными антилопами или, если хотите, газелями, как к большому благу, символу дружелюбия, которое питала ко мне Африка. В этом отражался весь континент, это было счастливое предзнаменование, давний сговор, песня восторга…
С годами я стала все реже встречать Лулу и ее семейство. За последний год перед моим отъездом они не появились ни разу. К тому времени многое изменилось: к югу от моих земель появились новые фермы, леса были вырублены, выросли дома. На местах прежних прогалин теперь урчали тракторы. Многие новые поселенцы оказались ретивыми охотниками, и певчих птиц сменили лающие винтовки. Крупные животные откочевали, кажется, к западу, в леса резервации маасаи.
Не знаю, какова продолжительность жизни антилоп; возможно, Лулу уже давно нет на свете.
В тихие предрассветные часы мне часто, очень часто снился звон ее колокольчика, и мое сердце наполнялось во сне чистой радостью. Я просыпалась в ожидании какого-то невероятного, чудесного события, которое произойдет вот-вот, с минуты на минуту.
Потом, лежа и размышляя о Лулу, я задавалась вопросом, снился ли когда-нибудь этот утерянный колокольчик ей самой. Не проносились ли в ее памяти, подобно теням на воде, картины – люди, собаки?..
Я знаю песню об Африке (думала я), в которой поется о жирафихе и об африканском месяце, отражающемся от ее шкуры, о работе в поле, о потных лицах сборщиков кофе; но знает ли Африка песню обо мне? Остался ли в воздухе равнины оттенок, которому я отдавала предпочтение в одежде, изобрели ли ребятишки игру, в которой звучит мое имя, падает ли свет луны на гальку дорожки перед домом, напоминая обо мне, ищут ли меня орлы нагорья Нгонг?
После отъезда я так ничего и не узнала о судьбе Лулу, чего не скажешь о Каманте и об остальных моих слугах-африканцах.
Последнее письмо от Каманте я получила чуть больше месяца назад. Однако эти весточки из Африки достигают меня какими-то странными, нереальными путями и похожи больше на тени или миражи, чем на новости о реальной жизни.
Дело в том, что Каманте не знает грамоты, да и английского – тоже. Когда его или кого-то еще из моих слуг посещает мысль осчастливить меня известием о себе, они отправляются к писарям-профессионалам из индусов или африканцев, сидящим с дощечкой, бумагой, ручкой и чернильницей перед почтой, и объясняют им, что должно быть сказано в письме. Писари тоже не больно знакомы с английским языком и с грамотой, однако их спасает самоуверенность. Демонстрируя свои способности, они насыщают письма красивостями, из-за которых разобрать смысл бывает довольно затруднительно. К тому же у них есть дурная привычка выписывать буквы чернилами трех-четырех разных сортов, так что независимо от мотивов, заставляющих их так поступать, возникает впечатление, что они вечно страдают от нехватки чернил и выдаивают из своих чернильниц последние драгоценные капли.