Итак, история… (О писательском ремесле) - стр. 15
Зернышко это невероятно важно. Можно, конечно, и не сеять его в начале истории, но все же лучше, чтобы новая личность органично выросла из старой. Например, почему замечательный роман-эпопея Вектора Гюго «Отверженные» редко для кого является настольной книгой? Дело тут не в большом объеме произведения, не в многочисленных отступлениях и описаниях, а в том, что метаморфоза Жана Вальжана произошла моментально, кардинально и по триггерному механизму, причем задолго до конца произведения. У бедняги не было никакой внутренней опоры, чтобы превратиться из каторжника в убежденного подвижника и филантропа, всю магию совершил епископ Мириэль. Все остальное повествование Вальжан живет в психологическом «долго и счастливо», заботясь о других героях, но сам не претерпевает никаких перемен, несмотря на водоворот событий вокруг себя.
А возьмем роман Николая Носова «Незнайка на луне». Среди прочих персонажей там фигурирует парочка олигархов, Спрутс и Скуперфильд. Первый из них совершенно конченный, олицетворение звериного оскала капитализма, а Скуперфильд тоже не подарок, но при всей своей гнусности любит животных. И мы понимаем, что такой человек не может быть полным негодяем и козлом, и затаив дыхание ждем, доброе или злое начало одержит победу в этом герое.
Здесь я по примеру Виктора Гюго позволю себе небольшое отступление.
Что есть хорошая литература, а что – низкопробное чтиво? Споры на эту тему не утихают, и порой кажется, что авторитетные критики готовы всякую книгу, имеющую коммерческий успех и высокие тиражи, объявить литературным мусором и макулатурой. Словосочетание «массовое искусство» произносится с презрительной интонацией. Лично мне непонятно, почему. Например, роман Сервантеса «Дон Кихот» по суммарным тиражам уступил только Библии, значит, его смело можно назвать массовой литературой.
Увлекательная и легко читаемая книга с лихо закрученной историей не всегда плоха, так же как и невнятный сюжет, тяжеловесный язык и унылая серость персонажей еще не основание причислить книгу к шедеврам. Спекуляция на острых и болезненных темах тоже мало что дает. Наоборот, на фоне великой общечеловеческой проблемы беспомощность автора проявляется только сильнее.
Возможно, я просто слишком слаба интеллектуально, и мне не удается даже вооружившись мачете здравого смысла прорваться сквозь джунгли «ярких метафор» и «тонкого психологизма» к сердцу истории настоящих литературных шедевров.
Для меня критерий, по которому сужу, что есть литература, а что чтиво, довольно прост.