История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.) - стр. 7
Наплясавшись до устали, запыхавшийся Смирнов подошёл к гармонисту и требовательно попросил: «Дайка сюда гармонь-то!» Гармонист недоуменно выпустил из рук свою гармонь. Николай Фёдорович, впервые взявши в руки гармонь, заиграл на ней так виртуозно и залихватски, что все прислушались, прекратив пляску. Он оказался не только искусным плясуном, но и спецом владеть гармонью. Хотя в его игре и не было привычных сельскому слушателю мелодий, но было есть чего послушать. Под его музыку даже расплясался молчаливый и неповоротливый Гришка, которого тут же уняла жена:
– Перестань, сатана, от трезвого-то слова не дощупаешься, а тут откуда что взялось!
А за столами пьяные безудержно и надоедливо лезут к молодым целоваться, слюняво разевая рты который раз уже поздравляют:
– С законным браком! Горько! Живите душа в душу!
Всюду, куда ни глянь, сузившиеся от бесстыдного смеха глаза, пьющие сквозь зубы рты, неторопливо жующие рты, маслено-слюнявые губы, весёлый скал зубов, обращающие направо и налево вертлявые головы, любопытные взгляды, скромные словечки, гмыканье и усмешки, задорное бабье хихиканье и по-жеребячьи мужское гоготанье и прочие свадебные атрибуты. Заискивающее мужское подмигивание, любезные вненарок поцелуи и нахальное щупанье.
– Убери свои грабли-то, куда лезешь!
– Чай у меня свой не хуже тебя, вишь, он у меня какой – козырем смотрит!
– А ты звездани ему по брылам-то, он и не полезет!
– Эх, я вчера снова Гришку и отбузовала!
– Эт ты за что его?
– Так, за дело: не напарывайся до такой степени. Мало того, что налыгался до свинства, что едва до дому я его дотащила и едва в избу впёрла, так он весь облевался, обваландался весь, едва отмыла. А легли спать, так он уснул как мёртвый и, как дохлый телёнок, всю ночь проспал – до меня ни разку не дотронулся. Вот за что! – чистосердечно призналась молодая баба, жалуясь на своего Гришку соседке по лавке.
– А мой Митька вчера ночью чуть не подох. Вчера на пиру-то налопался, как свинья, бесчувственно, до шлёпка, а ночью не то притворился, не то на самом деле присудобился помирать. Лил себе в глотку-то без меры, а закусывать – не закусывал. Вот и приспичило. Я в испуге выбежала на улицу, заорала «Митька умирает!», народ взбулгачила, людей взбузыкала. Спасибо, люди помогли, кто водой холодной отливает, кто молоком отхаживает, а бабушка его крапивой похлыстала, волдырей ему понаставила, так общими усилиями и спасли его. А то бы нынче не о пире заботились бы, а о поминках хлопотали бы.
Да, вино без жалости валит мужика, в приволье он напивается до одури, беспомощно валится врастяжку, а утром бредёт на опохмел. В общем, повальная пьянка, пьянка в повалуху! К концу пира некоторые гости накулюкаются так, что становятся совсем немощным. Одна баба с непривлекательной физиономией, подходящей для исполнения роли ведьмы или бабы Яги, раскосматившись, совсем одуревшая от самогонки, настойчиво уговаривала соседку петь песню: