История Далиса и другие повести - стр. 10

Так он и жил в каком-то мрачном недоумении, пока однажды ему не позвонил Антипов. «Ряды редеют», – сообщил он. Артемьев спросил: «Кто?» «Сашка Звонарев, – сказал Антипов. – Рак сожрал. Завтра в девять у церкви. Она возле входа на Хованское. Там отпевание». «Отпевание? – недоуменно промолвил Артемьев. – Он что, верующим стал?» На следующий день почти всю службу он простоял на улице, курил и думал, что, может быть, это не самого Сашки желание, а его родителей. Или жены. Чего не сделаешь в горе. Затем вместе с Антиповым и тремя другими одноклассниками и незнакомыми людьми разного возраста, один из которых нес венок с надписью на ленте «Александру Звонареву, – от друзей и коллег», а другой – большую фотографию Сашки, безмятежно улыбающегося и еще не знающего, какая скорая и какая мучительная ожидает его смерть, его женой – теперь одетой во все черное вдовой, державшей за руку девочку лет семи со светлыми косичками, родителями – отцом с седой щетиной на опухшем лице, опирающейся на палку матерью, и младшим братом, рослым красивым парнем с бородой, Артемьев шел за каталкой с гробом на ней, которую толкал человек с лысиной на затылке. И все его внимание было сосредоточено на этой лысине, такой круглой, будто ее вычертили циркулем.

Всю ночь лил дождь. К утру небо очистилось и засияло яркой голубизной. И все вокруг – деревья по обе стороны аллеи с их промытой чистой листвой, на которой сверкали еще не просохшие капли, лужи, в которых отражались белые пухлые облака, галдевшие наперебой толстые воробьи – все было наполнено колдовской силой жизни, не допускающей и тени сомнения, что она вечна, прекрасна и неодолима. Но гроб? Но черная траурная лента на углу фотографии Звонарева? Венок? Артемьев усмехался усмешкой человека, знающего все наперед. Радуйтесь, деревья, думал он, радуйтесь птицы, радуйся, белое облако – радуйтесь, ибо короток ваш век. Скоро уже наползут серые тучи, задует холодный ветер, полетит белая пороша – и тихим шагом вступит на стылую землю женщина с лицом нездешней красоты, от которого невозможно отвести взгляд. Не смотри – смертью умрешь. Но разве есть в ком-нибудь еще живом силы отвести глаза? Звонарев посмотрел – и умер.

Свернули налево, потом направо и остановились у могилы со сдвинутой оградой. Два молодых мужика, опираясь на лопаты, стояли возле холмика темно-желтого, сырого суглинка; чуть правее видна была надгробная плита с портретом пожилой женщины в платке. «Сашкина бабка, – шепнул Антипов. – Я ее помню. Властная была. Сашка одну ее боялся». Тем временем открыли крышку гроба. Артемьев увидел лицо спящего крепким сном человека, но желтое, с тенями под глазами и даже на расстоянии веющее смертным холодом, от которого становилось зябко, и возникала холодная пустота возле сердца. У живого были у него черные глаза и густая шапка чуть курчавых темных волос.