Истории, написанные золотым пером. Рассказы очевидцев - стр. 5

Его вызывали как эксперта для решения спорных дел о подделке подписей на завещаниях и других ценных бумагах, и он никогда не ошибался. Труд его оплачивался довольно неплохо, позволяя ему иметь домик с садиком, машину и небольшую пенсию в частном страховом агентстве. Работу он любил, как и свою холодную, продуваемую ветрами скандинавскую страну с самой социалистической системой распределения благ среди населения.

Здесь не было ни особо богатых, ни особо знатных, и простой шофер был так же почитаем, как и директор банка. К этому Димитрий привык, хотя он и отличался от других скандинавов, а именно – своей фамилией. Его фамилия указывала на принадлежность к истории России. Он назывался Димитрий Романов, был князь и выживший потомок боковой ветви Романовых, отпочковавшихся от избежавшей репрессий семьи Петра Третьего, и был выжившим потомком Петра Великого. Родился он в Швейцарии, но переехал в Скандинавию давно, когда женился вторично на своей скандинавской, нетитулованной жене.

Они жили много лет в тени бурь, бушевавших в России в связи с перестройкой и построением русского мафиозного капитализма, но до них доносились слухи о желании некоторых кругов России восстановить Романовскую династию и посадить на патриархальный трон ответственного за судьбы великой и многострадальной страны.

Димитрий политикой не интересовался, хотя играл определённую роль в русском эмигрантском обществе, переселившемся в Скандинавию ещё со времён казни Николая Второго с семьёй и бегства матери Николая, маленькой хрупкой и кукольно-красивой Минны – Марии Федоровны, великой русской княгини и сестры скандинавского короля, твёрдо сидевшего на своём троне и любимого в своей дождливой сказочной стране.

Димитрий Романов входил в небольшой круг титулованных особ, ещё живущих в Скандинавии с их русским базаром, Фаберже и картинами великой княгини Ольги, умершей в Канаде в бедности и забвении. Эти осколки русской империи эпохи Николая Второго собирались вместе по случаю дней рождений, отпеваний умерших и русской пасхи, играя в старую жизнь. Хотя его русский был нечистым и с сильным французским акцентом, он приходил на эти собрания со своей необычайно прямой осанкой, протягивая аристократическую руку для приветствия, но руку никто не целовал, а современных фамильярностей с воздушными поцелуями вокруг щек он терпеть не мог.

Именно на этих сходках он чувствовал свою голубую кровь дома Романовых очень явно, но, вернувшись домой в маленький домик с садиком, где все надо было делать самому, – он чувствовал себя другим, не голубокровным Романовым, а специалистом по фальшивым банкнотам, почти единственным в мире, и этим он гордился больше всего.