Истоки американо-китайских отношений - стр. 78
Очевидно, что так происходит по той причине, что в Китае хотели бы представить дело таким образом, что именно в прошлом в мире царил тот настоящий всемирный «новый порядок», при котором Китай, нация Китая руководили всеми делами человечества, властвовали над миром.
Здесь может возникать мысль о том, что возвращение в прошлое, возрождение нации Китая – это и есть возвращение к тому, к чему было всегда предназначено человечество, а именно к ассимиляции китайцами, нацией Китая всего человечества.
Попутно можно обратить внимание на то, что известный и авторитетный, влиятельный китайский ученый Ли Шэньчжи осуждал Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина за то, что они навязывали китайцам худшее в конфуцианстве – мысль о вечности и неизбежности согласия с режимом самовластия.
В 1863 году преподобный Джеймс Легг, миссионер в Китае и уважаемый в Оксфорде синолог, утверждал в своем широко известном переводе китайских классиков, что конфуцианство лучше всего «приспособлено к примитивному, безыскусному состоянию общества». Легг, однако, тщательно отделял себя от тех миссионеров, которые относили все социальные пороки Китая на счет этой философии: «Я не возлагаю вину за присущее им, китайскому правительству и народу, презрительное высокомерие (по отношению ко всем прочим) на Конфуция. То, что я считаю предосудительным, – это то, что он не оставил ни принципов, ни записей, позволяющих проверить развитие такого духа». Свое заключение Легг снабдил уничтожающим финалом: «Однако же я сейчас должен оставить мудреца. Я надеюсь, что я не поступил с ним несправедливо; однако в результате длительного изучения его характера и мнения я не в состоянии относиться к нему как к великому человеку» (С. 66).
В Англии Джеймс Легг, который перевел на английский язык труды Конфуция, китайских мудрецов, считал, что конфуцианство «лучше всего приспособлено к примитивному, безыскусному состоянию общества». Из этого следовало, что, с точки зрения Легга, мысли Конфуция были продуктом своего времени.
Легг также приходил к выводу о том, что он не в состоянии относиться к Конфуцию как к великому человеку. Позиция Легга свидетельствовала о том, что в XIX веке люди в Европе, на Западе стремились жить в своем времени, отказывались быть связанными ограничениями, которые время накладывало на высказывания древних китайских мудрецов. Собственно говоря, это был призыв к человечеству жить не в прошлом, а в настоящем, стремиться в будущее, не ставить преграды перед полетом мысли человека, перед свободой человеческой личности.
Представляется, что позднее в XIX веке репутация Конфуция вернула себе значительную часть своей прежней утраченной основы. В самом конце своей жизни Эмерсон пересмотрел свое мнение, похвалив Конфуция как «единственного гения, которого, как кажется, азиаты имели для своего морального возрождения», и некоторые почитатели Конфуция нашлись среди американских гуманистов (С. 66). Однако же ни в чем этот сдвиг в оценке не нашел своего проявления более драматично, как в пересмотренном мнении Легга во втором издании его переводов, опубликованном в 1893 году, которое следует сравнить с более ранним, с тем чтобы в полной мере оценить, насколько далекое путешествие совершило его мнение за тридцать два года: «Однако же я сейчас должен оставить мудреца. Я надеюсь, что я не поступил с ним несправедливо; однако чем больше я изучал его характер и мнения, тем больше я приходил к высокой оценке в своем взгляде на него. Он был очень великим человеком, и его влияние было в целом великой пользой для Китая, в то время как его поучения дают важные уроки для нас, для тех людей, которые исповедуют учение (школу) Христа» (С. 66–67).