Испытание именьем - стр. 38
Я вздрогнула от имени ворога, но Павлик только усмехнулся.
– Барыковские.
– Тогда лучше бором, короче.
Мальчик говорил с фантастическим акцентом, но гораздо более по-человечески, чем нынешние.
Мы въехали в бор. Совсем посветлело, и тихая радость чистого леса, лесной благодати наполнила меня. Розово-золотой воздух, игра света и тени, разноцветные мхи, веселый треск сучков под копытами…
Павлик провел рукой по начинавшимся залысинкам.
– Сосновому бору мало что, кроме человека и пожара, страшно. А ведь, бывало, от нас верст на сто к Паломе из лесу не выйдешь. Только вот железка, а дальше опять почти до Урала зеленое море. Красной сосны оставалось вволю, березы петровской… А теперь рубят и рубят, мерзавцы, и плевали они на мои объезды, штрафы. Бабушка говорила, что и после реформы такого не бывало, а ведь тогда страшный развал шел.
Я смотрела на первозданный бор и вспоминала чудовищные порубки спустя сто лет. Обесчещенный, изнасилованный лес, загаженный, как врагами взятый дом, неумолчный вой бензопил ночами и эшелоны стволов заграницу.
– А дядька все о музеях ратует, панталончики кружевные по заброшенным усадьбам собирает, когда надо вот о чем писать, о том, что состояние леса в стране есть оценка уровня культуры, духа человека. Не могу. Я сюда и пошел после всех восточных ужасов, чтобы душа очистилась, а тут…
Я прикусила губы и только тихо погладила горячее плечо.
Так молча мы и добрались до Готовцева. Пересекая Костромской тракт, честно говоря, мало изменившийся, я еще поймала себя на трусливой мысли: спрыгнуть с лошади и пешком рвануть к Галичу, где примут меня мои родственники по бабке. Но впереди уже блестела колокольня.
– Знаете, Павел Петрович, я лучше сейчас слезу и просто рядом пойду, а то неудобно как-то.
Он невесело улыбнулся.
– Жена с дочкой в Михайловском, а дома… На меня давно уже махнули рукой. Я, знаете ли, так… обсевочек в поле. Матушка и так-то сурова, а я… – Он спрыгнул с седла и помог мне спешиться. Какое-то время мы стояли друг против друга, одинаковые ростом, сероглазые, с ямочками на подбородках, с вечной печалью в линиях губ. Как, быть может, не хватало нам третьего, такого же стройного мальчика в светло-лиловом тегиляе… – К тому же, братья мои почти все люди серьезные, сказочный карьер при нынешней власти сделали, и тем мне укора еще больше. А у меня тоска, – в ласковом баритоне вдруг прозвенели почти слезы. – Тоска, понимаете? Я ничего не хочу, все бессмысленно, я живу по инерции, так… потому что надо, все живут, ну, и мне, вроде бы надо. А на самом деле не надо! – Последние слова он почти выкрикнул, лошадь крупно всей кожей вздрогнула и испуганно всхрапнула. – Прости, милая. И вы простите, на нас с ней после Курширмата