Исполняющая обязанности жены генерала дракона - стр. 19

– Ваша жена… – робко начала я, – она просто…

Мне не хотелось выгораживать его супругу. Но я знала: лишать генерала надежды – значит, оставить его в бездне отчаяния. Иногда даже слабая искра надежды, призрак, которой мы боимся потерять, способен сотворить чудо. Хотя я прекрасно понимала, чем это может закончиться.

Но генерал снова качнул головой – словно отгонял свои мысли, словно боролся с внутренней бурей, раздирающей его душу.

– Она не понимает, – произнес он голосом, полным эхом боли. – Что я не выбрал этого. Я не хотел стать таким. Впрочем, ты, наверное, думаешь так же, как и она. А я не хочу быть ни для кого обузой.

Он резко повернулся, и в этот момент раздался стиснутый зубами стон – крик боли, который будто прорезал тишину, как кинжал, пронзающий сердце. Его тело задрожало, а лицо исказила мучительная агония.

Что случилось? Почему он остановился? Что за невидимая рана вдруг прорвала его изнутри? В этот момент я почувствовала, как вокруг нас словно сгустилась тишина, наполненная тяжелым дыханием судьбы.

Я догадывался.

Догадка напоминала тень, которая подкрадывается в самый темный час.

Знаки – мельчайшие, почти незаметные – складывались воедино, и я понимал: моя драгоценная, моя любимая, моя Элеонора мне изменяет.

Я чувствовал это в каждом движении её тела, в каждом взгляде, в каждом слове, которое она произносила.

Как будто бы всё было продумано заранее, чтобы скрыть правду, чтобы спрятать боль, которую она мне причиняет.

Почему? Почему она не могла сказать мне правду? Почему я должен был догадываться, чувствовать, угадывать? Неужели я настолько чужой, чтобы она могла так легко забыть о том, что когда-то нас связывало?

Но одновременно с этим ощущением предательства я понимал.

Понимал, что осуждать её я не могу.

Я не в силах был винить её, ведь я – искалеченный, разбитый, с ранами не только на теле, но и на душе. Моя магия – дикая, неконтролируемая – чуть было не уничтожила всё, что было дорого мне, и в глубине я знал: она, наверное, видела во мне опасность.

И я не могу ей упрекнуть за то, что она искала утешения, – пусть даже у другого. В конце концов, кто я такой, чтобы судить её за то, что она ищет свет, когда мне самому давно нечего держать в руке, кроме пепла?

Но при этом мне было обидно.

Обидно до глубины души. Обидно за то, что я – не тот могучий дракон, которым был когда-то, что магия и раны сделали меня чужим даже для себя. И теперь, когда я думаю о ней, о её тайных взглядах и тихих словах, я чувствую, как внутри всё сжалось, как будто бы я – пленник собственных чувств, заперт в камере из боли и разочарования.