Искусство действовать на душу. Традиционная китайская проза - стр. 33

Мыслитель Кунь сказал: «В правительстве дать ему руководство, в наказаньях дать ему выравненье, тогда он, народ, будет только их обходить, но не будет стыда у него никакого. В достоинстве дать ему руководство, в благочинье ему выравнение дать, тогда он, народ, иметь будет стыд и всегда образец». А Лао вещает нам так: «Высшая доблесть как доблесть себя не ведет. От этого доблесть в ней именно есть. Низшая доблесть доблесть свою не упустит. От этого доблести в ней не бывает совсем. Законы и правила множатся, всюду торчат. Воров и разбойников много бывает». Граф величайший астролог так говорит: «Как правильны они, эти слова! Законы и приказы есть инструмент для управленья, но не источники они устройства самого правления, его чистейшего и грязного начала. Когда-то сети их в нашей земле были очень часты и плотны, и все-таки фальшь и подлости росли, как из земли ростки. Когда дошло до крайнего предела, то все высшие вместе с низшими друг за другом пошли по пятам, и кончилось тем, что никто уж помочь не мог. В это время правленье чиновников князя было похоже на то, как спасают людей из огня, подливая в него кипяток. Иначе, чем с помощью военных сильных приемов, суровых и грубых, как можно бы было с делами правления сладить, да так, чтобы было приятно и мило? И те, кто еще толковали о правом пути и стезе добродетели, топили себя и службу свою. Поэтому так и сказано было: „Слушаю тяжбы судебные я так же, как прежние люди. Но надо бы было устроить, чтоб тяжеб вовсе у нас не бывало“. „Низшего типа ученый, услышав об этом, громко над этим хохочет“. Все это не пустые лишь слова! Когда восстала Хань, то грани на бокале „гу“ разрушила она и сделала его круглым совсем; разрубила ажурно-скульптурный узор и все превратила в простой матерьял. Ее сети закона порой пропускают рыбу, глотавшую лодку: но управители ее лучше и лучше, уже не впадают в низкую подлость; и черноволосый народ надежно и должно управлен и спокоен. Отсюда можем мы усмотреть, что дело в этом, а не в том».

Цюй Юань – ему имя было Пин. Он был сородичем и однофамильцем чуского дома, служил у чуского князя Хуая приближенным «левым докладчиком»^>1. Обладал обширною наслышанностью и начитанностью, память у него была мощная. Он ясно разбирался в вопросах, касающихся государственного благоустройства. Был искусный оратор. Во дворце он с князем обсуждал государственные дела, издавал приказы и указы, а за пределами дворца имел поручение по приему гостей и беседам с приезжавшими удельными князьями. Князь дорожил им, как дельным. Один высший чин, вельможа, бывший с ним в одном ранге, соперничал с ним в княжеском благоволении и втайне замышлял против его талантов. Князь Хуай дал Цюй Юаню составить свод государственных законов. Цюй Пин набросал их вчерне, но работу еще не закончил. Этот вельможа ее увидел и захотел присвоить, но Цюй Пин не давал. Тогда тот стал на него возводить клевету, что, мол, когда князь велит Цюй Пину составлять законы, то нет никого в народе, кто бы об этом не узнал, и каждый раз как только какой-нибудь закон выходит, то Пин хвастает своими заслугами: без меня, мол, никто ничего сделать не может. Князь рассердился и удалил от себя Цюй Пина. Цюй Юань был оскорблен, негодовал на то, что князь слушает все неразумно; что клевета закрывает собою тех, кто честен, и кривда губит тех, кто бескорыстен; что тот, кто строго прям, оказался вдруг неприемлем. Тогда он предался печали и весь ушел в себя: сочинил поэму «Лисао»