Искусный рыболов, или Досуг созерцателя - стр. 3
>Венатор. А как же лисы? Разве вы не хотели бы уничтожить и всех лис? От них, несомненно, вреда не меньше.
>Пискатор. О, сэр, даже если они и приносят вред, то, по моему мнению и мнению всего нашего братства, не такой большой, как выдры.
Ауцепс. Тогда прошу объявить, сэр, к какому братству вы принадлежите, если так гневаетесь на бедных выдр?
>Пискатор. Я, сэр, принадлежу к братству рыболовов, и поэтому я враг выдр. А так как рыболовы все заодно, то и говорю я не только от своего имени, но и от имени всех, кто принадлежит к нашему братству.
>Венатор. А я любитель охоты с гончими. Я проскакал за ними сотни миль и часто слышал, как охотники смеются над рыболовами.
Ауцепс. Я – соколятник и тоже слышал, как многие авторитетные и серьезные люди жалеют рыболовов за то, что у них такое тяжелое, скучное и всеми презираемое хобби.
>Пискатор. Джентльмены, вы же знаете, что посмеяться над любым искусством или увлечением – дело нехитрое. При недостатке ума, смешанном с недоброжелательностью, самонадеянностью и злобой, это сделать очень легко. Однако подобные остряки рискуют попасться в собственный капкан, как родоначальник племени насмешников Лукиан:
Еще Соломон говорил, что зубоскалы вызывают у людей отвращение. И пусть их одолевают припадки иронии, но я, так же как и все, кто ценит добродетель и рыбную ловлю, считаю их недругами. Вы говорите, что некие серьезные люди жалеют рыболовов, но позвольте мне сказать вам, сэр, что есть люди, которые считаются серьезными и уважаемыми, в то время как мы, рыболовы, презираем и жалеем их. Жалеем потому, что у них от природы мрачный вид, что они заняты только своим обогащением и тратят все свое время, во-первых, на то, чтобы добыть деньги, а во-вторых, на то, чтобы сохранить их. Призвание этих людей – быть богатыми, вот почему у них всегда такой занятой и недовольный вид.
Нам – рыболовам – жаль этих бедных богатых людей, и мы никогда не поймем, в чем их счастье. Нас забавляют нападки богачей на рыболовов, ведь, как говорит гениальный Монтень, «когда мы с моей кошкой развлекаемся глупыми трюками, играя с подвязкой, можно ли точно сказать, кто кого развлекает – моя кошка меня или я – мою кошку? Должен ли я сделать вывод, что она глупа и считает, что так же свободна начать игру или отказаться от нее, как и я? Более того, кто знает, может быть это мой недостаток – непонимание кошачьего языка (а кошки, несомненно, разговаривают друг с другом). Может быть, она жалеет меня, считая, что мне недостает ума для того, чтобы заняться более серьезным делом, нежели играть с нею. Не смеется ли она надо мной, не презирает ли меня за глупость, то есть за то, что я развлекаю ее?» Так говорит Монтень о кошках, и я надеюсь, что могу тоже позволить себе дерзость не считать так называемого серьезного человека серьезным и посмеяться над ним, если он отказывается выслушать то, что сами рыболовы могут сказать в защиту их увлечения, то есть искусства ужения, которое, повторюсь, доставляет нам столько удовольствия, что мы не нуждаемся в чьем-либо одобрении для того, чтобы чувствовать себя счастливыми.