Искупление - стр. 29
Она ушла. Сбежала, пока он отвернулся, не видел, не смотрел. Пока он окончательно не парализовал её этим своим взглядом. И пока она ещё могла справиться с собой…
5. 5
Мать звонила всё воскресенье, но Максим забыл дома телефон, а ночевать уехал к Инге, подруге. Так что новость о том, что с дедом беда, узнал только в понедельник вечером, когда наконец вернулся к себе.
Мать так рыдала в трубку, что он едва понимал её речь. Уловил одно: был инсульт, дед в коме, прогнозы неблагоприятные. Ещё мать просила прилететь. Срочно.
Возвращаться в родной город не хотелось совершенно. Нет, сам город ни при чём, естественно. Он прекрасен.
В Калининграде Максиму нравилось – хорошие дороги, без колдобин и ям; архитектура своя – соборы всякие, старые замки; чистенько, нет осенне-весенней слякоти и грязи; на выходные можно запросто мотнуть в Польшу – всего-то два часа делов; ну а главное – море рядом.
Но этой зимой Максим вдруг остро заскучал по снегопаду хлопьями, по метровым сугробам. Вспоминал, как рассекали с Мансуровым на снегоходах, как дурачились с Кристиной в парке, играя в снежки.
А здесь снега было очень мало, к февралю и вовсе ничего не осталось, одно название, что зима. Была даже шальная мысль нагрянуть домой на Новый год, но одумался вовремя. Напомнил себе, что он там не очень-то желанный гость.
Ну, мать, понятно, будет наверняка рада, но этого мало. Остальным он как кость в горле. Да и самому с этими остальными встречаться не очень-то хотелось.
Пусть со временем боль и притупилась, но воспоминания до сих пор живы, до сих пор давят и портят настроение, стоит только подумать о прошлом.
Нет, к чёрту такой Новый год, решил. Ту жизнь он отрезал от себя и правильно сделал, и незачем снова туда соваться, ворошить то, что вспоминать больно.
Но вот мать теперь в слезах молит: «Приезжай поскорее! Возможно, папа не оправится».
Как тут не приедешь? Дед же. За него действительно тревожно. Вдруг не оправится? Он же потом себе этого не простит.
С дедом отношения у Максима были непростые. С одной стороны, старик любил его. Это неоспоримо, но любил как-то очень по-своему.
Всё его детство, лет до четырнадцати, мать – по требованию отца, конечно же, – на лето отправляла Максима к деду. «Там воздух, речка, овощи свои, отдохнёшь», – оправдывалась.
А дед был самодуром, между прочим, редкостным. Требовал от внука беспрекословного подчинения. Но зря требовал – Максим только пуще выпрягался и делал всё наперекор. Дед лупил его ремнём, хаотично, куда попадёт, потому что Максим не очень-то давался и выкручивался.