Искра в аметисте - стр. 43
Правда, тошнота была просто ужасной. Желудок крутило от боли. Значит яд все же оказал своё пагубное влияние на внутренности. Вода, которую я пригубила за завтраком. Это же сколько эльфийской пыли они перевели на меня, учитывая, что это весьма дорогостоящее удовольствие?
Эту гадость сложно распознать, как в еде, так и в питье, будь оно не ладно. И почему было не догадаться, что подвох надо ждать со всех сторон! Однако без еды проще обходиться, нежели без питья, а жажда была сильной. У меня же нет опыта потребления столь затейливых порошков.
Хорошо, я ‒ простофиля и абсолютно невнимательная девица, но батюшка же мог догадаться! Сам же меня перед прибытием сюда проштудировал. Нет. Шпионы из нас никакие. А еще говорили, что про Богарта легенды ходят. Такие те и легенды, слишком легендарные и пыльные. А оно, как водится, сказка ‒ быль, али не быль. Вот так и получается ‒ на деле полный провал, и, вышеупомянутый, батюшка ‒ все это время висел напротив меня, подвязанный за руки к пыточному крюку.
Не тело ‒ месиво! На лице живого места нет!
Это что же получается, все это время, пока я там наверху развлекалась, в воде плескалась да, невзначай, эльфийской пылью травилась, его тут мучили?!
Тут, от понимания безвыходности положения и в предвкушении дальнейших событий, неприятные ощущения в желудке сделали свое черное дело, и мой организм больше не желал сдерживаться. Никак. Поэтому все его незамутнённое пищей содержимое вылилось в болезненные спазмы и моё мычание. Видимо, эти излияния были слишком громозвучными ‒ лорд Сарф стал приходить в себя. Даже головой встряхнул.
‒ Ты… как…
‒ О… ‒ восклицание получилось довольно вялым и неестественно сиплым. Казалось бы, всего-то нервное потрясение, а я уже разговариваю, как Пикилиха. Ходили слухи, что эта деревенская балаболка, тёща деревенского старосты, могла оговаривать всех своих знакомых и незнакомых целый день, да так, что к вечеру уже хрипела, но всё продолжала свою просветительскую деятельность по выявлению чужих пороков. Однако, было и более прозаичное объяснение.
Пикилиха обладала столь специфическим голосом по одной весьма простой причине ‒ она была не дура выпить, а пила исключительно домашний самогон, после которого прикуривала еще и трубку с чистым табаком собственного производства, выращенным на родном огороде. Нет, тёткой она была неплохой. Работящей и деловитой, но вот голос, после всех возлияний и застольных горопанных песен, надо сказать, был запоминающимся, как и её способность ухлопать за раз огромную баклагу первача, не уступая здоровенным детинам кожемякам, и пойти после мять бока этим самым увальням. Поговаривали, что Пикилиху побаивался муж, но больше всего боялся зять, и не столько её родственных объятий до хруста в рёбрах, сколько возможности выпить с ней за одним столом ‒ угнаться за ней не хватило здоровья даже известному на всю округу выпивохе ‒ её мужу, много лет страдающим из-за этих безжалостных и бесполезных состязаний болью в боку…