Ищите женщину - стр. 52
Воцарившееся молчание с каждым мгновением становилось все более тягостным. Саида прижимала к груди сумочку, замерев, как статуя, и лихорадочно размышляла о том, что делать и что говорить. Позвонить Рамону? Извиниться перед Джаредом Блэком? Оставить все, как есть? Еще несколько минут назад она думала, что Ливий Хиббинс поступит так же, как поступал в подобных ситуациях Рихард: предложит крупную сумму денег и решит вопрос, подписав чек.
Но канцелярский нож и угрозы в адрес жены и детей… а что она думает по поводу канцелярского ножа и угроз?
Судя по всему, выводы отразились на ее лице – по крайней мере, щеки у Саиды горели так, будто она только что вышла из турецкой сауны. Джоэль добродушно рассмеялся.
– Вам это даже нравится, верно, мэм? Ножи и пистолеты в руках плохих мальчиков решили в тысячу раз больше проблем, чем вежливые слова в устах хороших. А женщины любят, когда за них решают проблемы, пусть некоторые из них в этом не признаются.
Вечером. Она разберется с этим вечером, на новоселье. Скажет недоумку все, что думает и о нем, и о канцелярских ножах, и о содранной коже.
– Где бумаги, джентльмены? Я поднимусь в кабинет, подпишу их и поставлю печать.
Глава 7
10 августа 1978 года, четверг, вечер
Старая половина Треверберга
После долгих споров столы решили накрыть в саду: благо погода позволяла, да и места там было больше, чем в гостиной. Официанты протирали бокалы и поправляли многочисленные тарелки с угощениями, музыканты, расположившиеся под деревьями на траве, настраивали инструменты. Глядя на расставленные тут и там свечи, прикрытые от ветра высокими стеклянными колпаками, Ливий не мог отделаться от ощущения, что перенесся на пару веков назад. Он не в Треверберге, а во флорентийском особняке отца. Смокинг, сшитый Эльваром, сидит идеально, но туфли жмут, волосы зачесаны назад и собраны в хвост (вне светских мероприятий он носил их распущенными), а в предвкушении бесконечных «рад, что вы навестили нас, синьор, рад знакомству, синьора» ноют зубы. Для полного комплекта не хватало только отца, шепчущего на ухо любимую фразу: «Веди себя как подобает наследнику графа и не позорь меня, Ливиан».
Балы и приемы Халиф так и не полюбил. Он с удовольствием обменял бы толпу и пышные застолья на посиделки за книгами или езду верхом. Единственной радостью во время таких вечеров была мать, которая появлялась с небольшим опозданием (на ее взгляд, это было очень эффектным приемом) и мгновенно затмевала всех женщин. Самые дорогие наряды, самые изысканные прически, лучшие украшения, великолепные манеры. Она выглядела потомственной аристократкой, выросшей в благородной семье. Никто бы не увидел в ней ни деревенскую девочку, ни шлюху, которой она являлась на самом деле. Мать умела пускать пыль в глаза. Для этого у нее было все, начиная от красоты и заканчивая острым умом. Она одинаково хорошо притворялась и кокеткой, и наивной дурочкой, и умудренной опытом дамой. Когда Ливию было лет пятнадцать, он думал, что влюблен в нее, и пространно описывал свои чувства на страницах дневника. Даже сочинял стихи, но не помнил, кому они посвящались, матери или Руне. Перечитывая старые записи, он понимал, что в шансе на здоровую психику боги ему отказали. Если есть в двух мирах большее извращение, чем влюбиться в собственную сестру, то это влюбленность в мать.