Инспектор по сказкам - стр. 48
По размеру чернильного пятна и степени матовости поверхности я определил скорость подсыхания (в Конторе часто приходилось сталкиваться с подобным явлением) и установил, что домик покинули не более часа назад. Однако следов свежей колеи любого вида транспорта вблизи не наблюдалось. Не было их и на грязной дороге, начинающейся за хибаркой.
«В ступе улетели, не иначе, – подумал я, – или на ковре-самолёте. Видимо, не все Пенетратов собрал, царствие ему небесное! А может, новый соткали – где-то же их выпускают? Или…» – я представил эскадрилью метёлок (помелов, помёл?), улетающую от домика и вздохнул: всё могло быть. Оставалось искать и искать.
Однако поднимать тревогу не стоило: я Инспектор не уголовного розыска. Мало ли кто и по какой причине заставил свернуть производство?
И не стал я связывать поспешное бегство из офиса-избушки со своим появлением: кто мог знать, что я приду именно сюда? Я и сам этого не знал.
Зачерпнув ковш воды из стоящей в сенях бочки, я вышел – плеснуть на Водяного. Ему-то чистая вода, небось, больше по нраву, чем селёдочный рассол. Ихтиандру-то не поклиматил: испортил себе лёгкие, бедняга.
А Водяной, интересно, тоже двоякодышащий, или как?
Водяному, похоже, рассол тоже не очень нравился: оттуда, где я оставил его спящим, он исчез. Но исчез, судя по всему, своим ходом.
Рассыпавшаяся бочка осталась лежать на прежнем месте, поблёскивая обручами – с внутренней стороны они почти не заржавели, странно, – и селёдки вяло трепыхались в траве (это солёные-то?! Во дают…), благоухая по-своему (да, солёные!), а вот Водяного нигде не было видно.
Длинный слизистый след тянулся к дороге, и ещё немного по дороге. Потом слизь исчезла, но я продолжил идти в выбранном направлении: деваться Водяному было некуда: раз пошёл сюда, значит, пойдёт и дальше. По крайней мере, незаметно, чтобы он сворачивал с дороги в сторону.
Я шагал по обочине: грязные колеи, полузаполненные водой, меня не прельщали. Водяной же тащился по ним в прямом и переносном смысле, время от времени выбирая местечко поглубже, опускаясь в лужу и с наслаждением плескаясь там.
Он разбрасывал по сторонам мокрые водоросли и мелких рыбёшек, почему я и определил, что он тут барахтался. Да ещё по большим пятнам непросохшей грязи, подобно крыльям бабочки расстилающимся по обе стороны колеи.
Видимо, у Водяного – как у всех лягушек, отдалённым родственником которых он, несомненно, являлся – на воздухе пересыхала кожа, и он стремился хоть как-то облегчить страдания.
До чего интересно быть следопытом, разгадывающим кем-то оставленные следы!