Инсбрукская волчица - стр. 81
Из-за этих сальных, цвета дохлой вороны, волос Милы и случилось происшествие, которое и меня окончательно поставило на одну доску с нею. Ни моё неуверенное робкое заступничество за соседку по парте, ни прозвище «шайба» ещё не были настоящей травлей. Но вот потом…
Наш математик Гельмут Бекермайер, прозванный за высокий рост и худобу «жердь», был человеком одиноким и болезненным. Мы не раз замечали, как он вдруг замолкает посреди урока, сражённый жесточайшими приступами надсадного кашля. То ли от того, что много курил, то ли от чего-то ещё. Он был как-то чрезмерно вспыльчив и очень строг.
На первом же уроке Бекермайер заявил, что не выносит списывания. Если вдруг он найдёт среди сданных ему контрольных работ две с одинаковыми ошибками, он поставит низший балл обеим ученицам, не разбирая, кто у кого списал. Когда Жердь объяснял всё это, я не слишком волновалась. Математика у меня на том этапе не вызывала никаких трудностей, и списывать я ни у кого не собиралась. Что касается Милы, я думала, что у неё хватит ума не списывать всё подряд из моей тетради, так как даже человек, обладающий гораздо большей доверчивостью, чем наш математик, ни за что бы не поверил, что она смогла бы выполнить самостоятельно хотя бы первое задание контрольной.
На следующем уроке математики я добросовестно решила три из четырёх предложенных заданий и только потом увидела, что Мила низко-низко склонилась над своей тетрадью и максимально приблизилась ко мне. К сладковатому запаху её пота я уже привыкла с начала учебного года, поэтому не сразу заметила странные манёвры соседки по парте. Сальные волосы занавесили лицо Милы и вплотную касались моих волос. Я попыталась отодвинуться, но Гранчар как будто приклеилась к моему плечу. Я слегка толкнула её, стараясь отвернуться. В это время книга, лежащая на краю парты, звучно хлопнула, упав на пол.
– Что тут такое? – вскочил со своего места Жердь.
Видимо, он успел заметить резкое движение Милы в сторону при его вопросе. Математик в несколько шагов своих длинных ног преодолел расстояние между учительской кафедрой и нашей партой и схватил обе наши тетради.
– Так-так… Не я ли говорил о том, что не потерплю списывания?
Математик тряс над головой нашими несчастными тетрадками, и я с тоской наблюдала, как вываливается из моей тетради и планирует на пол красивая закладка с ангелочками, подаренная мне только вчера мамой.
Весь класс перестал решать контрольную и с интересом уставился на неожиданное развлечение. Сидящая впереди меня Тильда фон Штауфенберг, вдруг скорчила гримасу, выражающую крайнюю степень омерзения и закричала: