Иностранная литература №11/2011 - стр. 46
Стало быть, и Жанна тоже здесь. И, судя по всему, не знает, что Эмиль стоит чуть позади, а он ее наверняка видит, как я вижу его, а он не знает, что я тут.
Лоты следовали один за другим довольно быстро. Уже объявили номер 166: серебряную солонку эпохи Людовика XIV, о которой оценщик долго рассказывал в микрофон, что это-де один из редких экземпляров, уцелевших после переплавки серебряной посуды для финансирования военных походов “короля-солнца”; ушла эта солонка в результате за цену раз в пятьдесят ниже стоимости металла.
Что могла здесь делать Жанна? Да еще, судя по всему, с каким-то знакомым? То немногое, в чем я до сих пор был уверен, давало трещины. Уверен – слишком громко сказано, скорее речь шла о вещах, в которых мне и в голову не приходило усомниться. Или было лень задуматься.
Последний сюрприз мне готовил лот 181. Оценщик объявил в микрофон: “Бронзовая скульптура, неоклассицизм, подпись ‘Пуршмидт’ на цоколе, изображена Диана-охотница. Вот она, у стены, прошу вас, господа, отойдите чуть-чуть в сторону, чтобы все смогли ее рассмотреть”.
Люди, стоявшие возле бронзовой Дианы, расступились. Отошел и Эмиль. И я благодаря этому заметил рядом или, вернее, вместе с Эмилем Макса, последнего из нашей четверки, который видел, как видел и Эмиль вместе с ним, сидевшую в первых рядах Жанну. Надо понимать, из страха, что она заметит их, обернувшись, как и все, посмотреть на Диану, к которой тянулся указующий перст оценщика, оба, Эмиль и Макс, смешно присели, словно нырнули, прячась от ее глаз.
Но не от моих. Я отступил назад и осторожности ради вышел из зала. Остальное я досматривал из-за двери, благо она была приоткрыта.
Объявили лот 189, служащий прикатил его на передвижном столике, и по залу пронесся одобрительный гомон. Размеры полотна, само собой, удивили публику, но неимоверно высокая цена, завершившая торги и в очередной раз перебитая правом преимущественной покупки национальных музеев, говорила сама за себя и, право же, была весьма впечатляющей.
Несмотря на тревожные сюрпризы, успех Де Гру наполнил меня гордостью и вернул мне веру и силы продолжать начатое. Я под шумок улизнул из галереи, на такси доехал до Остенде – благодаря продаже Де Гру я ненадолго почувствовал себя богачом – и лег в постель у себя в мастерской. Мне хотелось бы знать, вернется ли сегодня Жанна.
Я лежал в кровати.
А казалось мне, будто я лежу над пустотой, над большим квадратным колодцем, бездонным, со стенками из матовой стали. Картина была удивительно четкой, ощущение – до странного реальным. Что-то вроде левитации, парения лёжа над этой бездной, над пустым пространством, и ни малейшего чувства соприкосновения под головой, спиной, ногами. Как будто мой матрас, пол мансарды, все перекрытия в доме и сама земля вдруг стали прозрачными. Так бывает, когда набрасываешь маленькую фигурку посреди чистого холста, еще не написав никакого антуража, который дал бы ей почву под ногами, словно бы висящую в картине, с которой все исчезло, кроме нее, кроме меня, посреди белизны мира, смытого или еще не проявленного, как на фотографии.