Иностранная литература №11/2011 - стр. 29
“В общем, – подытожил я, – мне придется создавать посредственные картины”.
И Жанна ответила на это, как я понял позже, в высшей степени умно, что, наверно, и положило конец моим колебаниям: “Да, в этом-то и загвоздка”.
Нет, конечно же. Загвоздка, конечно же, была не в этом, но я в это отчасти поверил или, по крайней мере, поверил, будто они в это верят и боятся, что их предложению препятствуют, во-первых и в особенности, моя гениальность и гордость художника. Моральная сторона дела даже не затрагивалась. Как и вопрос законности. Хотите верьте, хотите нет, это так. Все, видимо, думали, что это не предмет для коллективного обсуждения и что каждый волен сам для себя решить, в какой мере его это касается. Говорили же в первую очередь о том, насколько унизительной для меня, мастера копий мастеров, будет эта черная работа по созданию произведений в плане эстетическом куда менее достойных, чем то, что я делал до сих пор.
Второй темой нашего разговора были технические трудности, насчет которых я их успокоил, – ибо был уверен, что мне это под силу, – а Макс взял на себя, как, впрочем, и Эмиль, и Жанна, все необходимые изыскания и прочую посильную помощь.
Выбравшись в кои-то веки к морю, мы поели мидий, прежде чем ехать назад в Брюссель, и Эмиль рассмешил всех, сказав, что поданные нам четыре Бротарса положат начало нашему богатству[20].
Обратный путь прошел в молчании, отчасти виной тому был плотный ужин, отчасти напряжение из-за этого нового замысла, который всех нас объединил и встревожил.
Сначала мы высадили Макса у его дома. Потом Эмиль с Жанной отвезли домой меня. Я предложил им выпить чаю, и они охотно согласились. Эмиль выкурил сигару длиной почти с его – уже седые – усы, а Жанна села за пианино. Помню, мне подумалось тогда, что Изабелла теперь играет несравненно лучше своей первой учительницы. И я вспомнил те далекие времена, первые уроки Изабеллы, ее ручонки, маленькие, но упорные, укротившие в конце концов огромные для них клавиши и заставившие петь красиво и верно этот инструмент, огромного кита, который мог бы легко проглотить четырех таких крох. Эмиль все восхищался портретом беременной Николь, висевшим теперь в этой комнате над пианино. Он бурно выражал мне свои восторги, повторяя, что моя кисть творит чудеса.
Когда они стали прощаться и Эмиль пошел за машиной, Жанна, поджидая его вместе со мной у дверей, поцеловала меня настоящим женским поцелуем. Подъехал Эмиль, она побежала к машине, скользнув по мне прощальным взглядом через плечо. Взревел мотор, и они укатили. Я ничего не чувствовал.