Иностранная литература №09/2011 - стр. 47
Йолика смирилась, что я уже несколько часов сижу в углу и толком ничего не пью. Иногда она меняла пепельницу и один раз принесла соленые орехи.
– В чем дело, вас выгнала жена? – спросила она.
– У меня нет жены, – сказал я.
– Но выглядите вы ровно так, – сказала она и ушла обратно за стойку.
Затем “Южная хроника” кончилась, и Йолика приглушила радио, потому что началась театральномузыкальнаядесятиминутка, Дёрдь Цигань берет интервью у вдовы Кальмана Юхаса из Кечкемета.
– Сегодня исполнилось сто восемнадцать лет со дня той премьеры в Дрездене, выдающийся романтик… – сказал Дёрдь Цигань.
– Какое сегодня число? – спросила Юдит.
– Седьмое, – сказал я.
– Значит, симфония Данте, – сказала Юдит, хотя музыка еще не началась.
– Почему ты не играешь в рулетку? Ты бы каждый день выигрывала торт, – сказал я.
– Если я захочу торт, то пойду в кондитерскую, – сказала Юдит.
– Отлично знаешь, торт ни при чем, просто ты любишь выигрывать, – сказал я.
– Я и так выиграла. Зачем куда-то ходить, – сказала Юдит.
– Великолепно! Поаплодируем вдове Кальмана Юхаса, – сказал Дёрдь Цигань.
– Видишь, не выиграла, – сказал я.
– Кажется, для тебя очень важно, что говорят по радио.
– Терпеть не могу, когда ты делаешь вид, словно тебе все равно.
– Не делаю вид, а правда все равно. Что в этом непонятного?
– Тогда зачем ты, например, играешь на скрипке? То есть почему не только дома? Если тебе совершенно все равно, зачем ты выходишь на сцену?
– Это совсем другое, – сказала Юдит.
– А вот и не другое, – сказал я.
– Слушай, если я играю, это не театральномузыкальнаядесятиминутка, ясно?
– Я заплачу, – сказал я Йолике, но фречч она не посчитала.
Много лет Керепеши было единственным местом в городе, где я верил в зеленую траву и в шуршание листвы под ногами. Где я чувствовал, что природа берет свое. Скалы будайских гор, укрепленные цементом, вид с горы Яноша плюс свежий воздух, или катание на лодке в Городской роще всегда оставляли меня равнодушным. Природа как луна-парк никогда меня не интересовала. Однажды Кориолан повторно перерезал себе вены, но уже со знанием дела, и, когда я услышал: “мы стоим здесь, потрясенные до глубины души” и “причина его скорбного решения навсегда останется покрыта мраком”, я сказал Юдит, пойдем прогуляемся. Мы еле-еле протиснулись сквозь толпу, и, пока пять ораторов бессовестно врали в лицо одному покойнику, я стремился удалиться как можно дальше от той делянки, где собрались актеры.
– Ты так возмущен, как будто никогда не врал, – сказала Юдит.
– Не говори, что тебе все равно.
– А ты рассчитывал, они будут стоять у могилы и просить прощения за то, что в Венгрии не рекомендуется быть пидором?