Иностранная литература №09/2011 - стр. 2
Иногда она отыскивала в ящике несколько некрологов и раскладывала их на письменном столе, один за другим, словно пасьянс. От многочисленных прикосновений они покрылись жирными пятнами, как цыганские гадальные карты, только по ним гораздо точнее можно было определить дату смерти и узнать, наступила она в результате трагической случайности, или после долгой болезни. Она часами раскладывала листочки с черными краями, систематизируя их в зависимости от даты смерти, или от возраста умершего, или по его религиозной принадлежности – и в это время пила мятный чай.
Протестанты в среднем живут на шесть с половиной лет меньше, чем мы. Это же не случайно. В таких вопросах не бывает случайностей, сынок, говорила она.
Конечно же, вы правы, мама, но сейчас мне надо работать, говорил я, и она возвращалась в свою комнату, и снова подсчитывала, кто живет дольше.
В воскресенье накануне я поехал в провинцию на встречу с читателями. Я принимал эти приглашения не столько из-за денег, сколько из-за того, что в городе мне не хватало воздуха. Я сходил в магазин, приготовил еду, и затем, запирая дверь, уже после второго поворота ключа я услышал, когдатыпридешь?
Постараюсь пораньше, мама, самое позднее завтра вечером, суп в холодильнике, не забудьте разогреть, телевизор выключайте на ночь, повторил я, по сути, обращаясь к двери, закрытой на двойной замок, которую мама для безопасности дополнительно запирала на двойную цепь, она считала, что дополнительные меры предосторожности не помешают, из тех же соображений она держала дома огнетушитель, и дезинфекционную камеру, и несгораемый шкаф Вертхайма, точно так же из соображений безопасности она несколько недель распечатывала свои письма вместе со мной, после того как увидела по телевизору, что осталось от премьер-министра или от мэра, которые сами распечатывали свои письма.
Клочки, сынок, по телевизору показывали клочки вокруг стола, говорила она и спешила в туалет, словно доверяя мне вскрывать письма исключительно потому, что ей именно сейчас надо было пописать. Однажды она постучалась в мою комнату, ночью разумеется, встала на пороге – когда я был дома, она никогда не входила – и завела свою старую песню, сколько можно курить, ты хочешь меня убить, а я сказал, сейчас я проветрю, мама, но она продолжала стоять в дверях.
В чем дело, мама, спросил я.
Ты хорошо знаешь, о чем я. Не читай мои письма. Это моя жизнь, моя личная жизнь, к которой ты не имеешь никакого отношения, понял? Я сказал, хорошо, больше я не буду их вскрывать, а теперь в конце концов идите спать, потому что три часа ночи, и в последние месяцы я уже не писал ей писем.