Размер шрифта
-
+

Иностранная литература №01/2012 - стр. 7

В последнем классе гимназии наши отношения стали намного лучше. К экзаменам они превратились в сердечные.

Приблизительно в это время две поэтические стихотворные формы Горация – сапфическая строфа и алкеева строфа – начали проникать и в мою собственную поэзию. Летом, после сдачи экзаменов, я написал два стихотворения, использовав сапфический размер. Одно называлось “Одой к Торо” – позднее сокращенное до “Пяти строф к Торо”, за счет изъятия наиболее ребяческих частей. Второе стихотворение – “Шторм” из сборника “Осенние шхеры”. Не знаю, познакомился ли Козел с тем, что я написал, когда вышла моя первая книга.

Классические стихотворные размеры. Как мне пришла в голову подобная идея? Она просто взяла и появилась. Ведь я считал Горация своим современником. Он был как Рене Шар, Лорка или Эйнар Мальм[3]. Наивность, превратившаяся в изощренность.

Стихи

Переводы со шведского

Александры Афиногеновой, Алёши Прокопьева

Из сборника “Тайны в пути”

(1958)

Четыре темперамента

Испытующий взгляд превращает солнечные лучи
                                           в полицейские дубинки.
А вечером: грохот вечеринки из квартиры снизу
пробивается сквозь пол как цветы не из этого мира.
Ехал по равнине. Мрак. Машина, казалось,
                                                    застыла на месте.
В звездной пустоте вскрикнула антиптица.
Солнце-альбинос стояло над мчащими
                                                     темными водами.

«Человек – вывороченное дерево…»

Человек – вывороченное дерево
                          с каркающей листвой и молния
по стойке смирно – видел, как зловонное чудище —
солнце вздымалось, хлопая крыльями на скалистом
острове мира, и неслось за флагами из пены
                                                               сквозь ночь
и день с белыми морскими птицами галдящими
на палубе и все – с билетами в Хаос.

«Чуть задремлешь – услышишь отчетливо…»

Чуть задремлешь – услышишь отчетливо
                                                   чаек воскресный
звон над бесконечными церковными приходами
                                                                           моря.
В кустах заводит свои переборы гитара и облако
медленно плавно плывет как зеленые сани весны —
ржет запряженный свет —
скользит к нам по льду приближаясь.

«Проснулся от стука каблуков любимой…»

Проснулся от стука каблуков любимой,
а на улице два сугроба как варежки что забыла зима
и над городом кружатся падающие с солнца
           листовки.
Дорога, кажется, никогда не кончится.
                                   Горизонт убегает в спешке.
Страница 7