Ингрид - стр. 2

Это была ее ошибка, и, собственно говоря, на этом можно было бы и поставить точку, потому что психология кончилась, истина обозначилась слишком явно – и остальное было лишь вопросом техники. Но в том-то и дело, что я всегда старался искать там, где, по общему мнению, ничего не было. Загвоздки на ровном месте – это мое хобби. Правда, в моей жизни были две-три встречи, когда женщины задавали мне в постели такие головоломки, что у меня, как говорится, крыша ехала, не говоря обо всем остальном – но то были прирожденные психопатки, садомазохистки и гетеры. Сексуальная же психология нормального человека проста, как табуретка. Ну а я не то чтобы развлекался из сластолюбия – нет, скорее из свойственной мне исследовательской жилки. Как-никак я занимаюсь бизнесом, а там без знания человеческой психологии делать нечего.

…И все-таки было приятно откидывать на стройные колени моей девы длинный шелковистый подол свадебного платья, под которым рдела желанная цель. Я взял лукавую скромницу за легкие щиколотки и раскрыл, как книгу, положив ее ноги на борта лодки. Что же там такое написано, чего я еще не знаю? Мне было тридцать три, возраст Христа, но я давно уже кружил на месте, вступив в область повторений. В школьные годы это называлось закреплением пройденного материала. Какое, однако, скучное занятие, господа… Покорность юной женщины, легкость, с которой мне досталась победа, убили во мне пафос первооткрывателя, и я в позе вины, досады и разочарования покаянно прижался лбом к островку лобка, украшенному круглым газончиком блеклых волосков, на свету выглядевших, признаюсь, довольно жалко. Мои пальцы уже без трепета обежали по краешку предмет вожделения и погрузились в него, как в спелую хурму, нагретую самаркандским солнцем. Ощущение было знакомо-приятным и давало надежды, что мой освобожденный от преград понуро опущенный орган как-то откликнется. Но, увы и ах, – обычно загоравшийся даже от дымка воображения, теперь он требовал по меньшей мере волшебной палочки феи, а скорее – ее скользящего поцелуя.

И тут я почувствовал руку послушной девы на своей голове. Она как школьнику почесала мне затылок – дескать, не горюй, с кем не бывает. Была такая картина в моем учебнике – «Опять двойка». Похоже, моя тихоня даже обрадовалась перемене ролей и тут же без прежней робости отыскала другой рукой мой мешочек. Она слегка приподняла его на раскрытой ладони, оценивая, сколько в нем унций разных удовольствий, и легонько сжала, поощрив их все вместе и каждое в отдельности. И тут же без переходов мой орган изогнулся, как лук, и зазвенел, как туго натянутая струна. Я поднес его как кубок победителя к лицу девы, и она, приподнявшись на локтях, пригубила мое вожделение. Ее губы и язык были умело проворны и нежны, но орган мой был слишком перенапряжен и перенакачан, чтобы отзываться на тонкие ласки. Поэтому, вынув его вместе со жгутиком прозрачной слюны, жадно рванувшейся следом, я перенес направление атаки и, не вглядываясь, не целясь, наугад попал в то, что для пальцев было спелой сладкой хурмой, а теперь походило на узкую норку, скользко-упругую, как рыбка. Стенки этой норки сразу впились в меня с жадностью актинии, миллионы невидимых волосков-присосок ласкали меня в ритме прибрежных водорослей – туда-сюда, – и издалека до меня донесся тихий благодарящий, молящий и заклинающий стон.