Имя - стр. 22

– Еще просеять, ваше сиятельство? – предлагает Мишка.

– Брось! К чему теперь… Сливки чьи? Дарьи?

Палец указывает на молочник.

– Так точно, ваше сиятельство, – соглашается Прошка, точно не зная, краем глаза успев уловить чуть заметный согласный с ним кивок Мишки.

– Дарья хорошо делает… А Глашка – дура. Рано снимает. Спешит стерва…

– Высечь? – интересуется Прошка.

– Кого?

– Глашку…

– Да бог с тобой… Замужнюю бабу сечь. Муж на что?

– Так сказать Семену?

– Брось. И так небось бьет, морда звериная… Детей-то у них чего нет?

– Бог не дал, ваше сиятельство.

– Бог… Сколь уж венчаны?

– Да, года три… – придумывает Прошка в надежде, что господин не помнит. И правда, не помнит:

– Вот… Три уже… Баба без детей – что тот вяз… Труха бесполезная… От того и сливки у Дарьи лучше. Каждый год на сносях баба…

– Так ведь… – начинает было, но сразу осекается под взглядом господина Прошка.

– Что?

– Грехи на ней…

Старик хмурится. Прошка на себя сердится: напомнил, дурак, барину про его беду. Дернул черт…

– Знаю… Про ее кобелей… – гудит хозяин, но без гнева.

«Пронесло» ― выдыхает Прошка.

– Что ж… Баба – дура. Всякая… Передом думают… Особливо такие… глазастые… Да детьми все им прощается… – вздыхает генерал-фельдмаршал и ведет ногтем по скатерти, как по карте. Обойдя чашку кругом, не поднимая глаз, спрашивает:

– Что? Нет письма-то от графини Натальи?

– Никак нет, ваше сиятельство, – отвечает Прошка.

Старик вновь хмурится. Дочь не балует в эту зиму письмами.

«Не муж ли наговаривает? – думает про себя генерал-фельдмаршал и хмурится еще больше, – Он. Кто ж еще?».

Но собирающуюся было грозу останавливает «запевший» самовар. Мрак с лица как рукой сняло.

– Быстро нынче, – удивляется старик.

– Так сосна в этом году жирная. Я, почитай, только с нее и беру. От них и жар, – не сдерживает довольной улыбки Мишка.

– Знаешь, скот, службу, – барин позволяет себе редкую похвалу. – Не пил бы заодно с этим отродьем – цены бы тебе не было.

– Так, не пью я, ваше сиятельство… – протестует Мишка, но господин быстро ставит его на место:

– Молчи! Не пьет он. В сравнении с рожей этой, может, и не пьешь, – генерал-фельдмаршал смеряет взглядом уткнувшегося в пол старшего камердинера:

– Неудивительно! Как он пьет – никто не пьет. Штоф6 да с четвертью, и не примечает никто, окромя меня! Да что с четвертью? И второй штоф войдет – не качнется… Один такой на целый свет. Нет соперника. Хотя нет, вру, господи, прости… Был один в полку в Суздальском, в Новой Ладоге еще, ротный. Так в того и четыре вливалось. И на ногах. На императорском смотру сфальшивил из уважения Ее Царскому Величеству и двумя обошелся. И хоть бы раз с шагу сбился. Вот, был офицер… Жаль, поляки сгубили. Он-то думал, зелье сие что оберег. Только пуля, она что та баба. Дура. А до штыка тогда дело не дошло – разбежались конфедераты. Считай, погиб по-глупому… И ты, скот…