Иммигрантский Дневник - стр. 9
Дул холодный ветер, поэтому посадка прошла быстро. Распределив багаж по полкам и сундукам под сиденьями, заполнив таможенные декларации, военнослужащие достали съестное. После отправления поезда на столах в изобилии появился алкоголь. Началась пьянка. Выпившие, как правило, щедрые люди, особенно поначалу. Во время дороги мне перепало немало от тех произведений кулинарного искусства, по пьяной расточительности попутчиков.
– За дембель!
– За дембель! – хором отвечал вагон.
– На брудершафт, братва.
– За связистов!
– За пехоту!
На несколько секунд наступила тишина, и видно было только подбородки закинувших головы жадно пьющих людей. Потом слышались кашель и матюки, снова гремели кружки и хрустела газета, в которую заботливые материнские руки завернули закуску.
– А ты что не пьешь, слоняра? Не скоро еще предложат выпить.
– Да погоди ты! Лучше глянь, что снаружи. Такое не каждый день увидишь.
Поезд по диагонали переезжал границу. Я с интересом глядел из окна на высоченную колючую проволоку. На смотровых вышках, выпуская клубы белого пара изо рта, мерзли пограничники с калашниковыми в руках. Потом распаханная земля пограничной полосы и столб с гербом и надписью СССР. Под колесами колошматил мост через реку стального цвета, лишь частично одетую в лед. Вдруг снова земля и другой столб, уже красно-белый – Рolska. Вот и все. Неужели так просто? Или мне повезло?
За посаженными вдоль дороги кустарниками, покрытыми дымкой изморози, какой-то польский крестьянин топором рубил дрова. Прошло много лет, но сейчас я отчетливо помню этого поляка, интенсивно делающего свое дело под пасмурным небом на границе под Брестом. Может, кому-то этот миг покажется банальным, а фотограф просто поленится поднять свой фотоаппарат. Но для меня это самый первый кадр в важнейшем жизненном этапе, мое неуклюжее «Здравствуй, Новая жизнь». Этот поляк, мелькнувший в окне всего на несколько секунд, навсегда у меня в голове и в сердце. Он и сейчас тут.
Водка и вино в изобилии, а стол в купе ломился от разных блюд: сало, пирожки, картошка с грибами, пара дюжин куриц. Я пригубил алкоголь, но решил не напиваться. Ведь меня ждали прогулки по знойной марсельской набережной или бульвары Парижа. А может, выпить? И плевать. А вдруг у прокурора хороший день и судья отпустит грехи?
Одного из людишек, до того сидящего в грузовике рядом со мной, все называли Воробей. За час-полтора нашей беседы он умял две бутыли вина, запил это пивом, потом снова вино. Поначалу мы чудесно разговаривали, но в процессе Воробей убухался и перешел, выражаясь культурно, в иную ипостась своего существования. Пребывая в таковой, он уже и не пил, прекратив осознавать, что прозрачная жидкость в бутылке, поставленной на стол каким-то солдатом, это водка, и что от нее с новой мощью по телу польется ласковое тепло. Втягивая голову в шею и вращая лопатками, он мутно косил в мою сторону и за что-то благодарил речитативом: