Именинница - стр. 23
А гранаты, в отличие от «стволов», не требовали особых навыков, стоили гроши и главное – делали все как будто сами, с минимальным участием человека. Парень просто подъезжал к окну, на которое ему указали те, чьего доверия он так добивался, бросал гранату, насколько мог далеко вглубь квартиры, и прыгал на мопед, не дожидаясь, когда бабахнет. Он не видел, как отрывало руки и ноги тем, кто оказался поблизости.
Раздался щелчок – это Расмус опустил и поднял ручку на двери туалета. А потом маленькие ноги снова засеменили в направлении кухни. К тому, что, по убеждению Расмуса, все еще было его игрушкой.
– Папа, ты…
– Иди сюда, Расмус, сядь.
– …ты что наделал, папа! Ты сломал моего нового человечка?
Пит Хоффман выдвинул стул и сел сам.
– Слушай сюда, парень…
Но Расмус не слушал. Он растерянно смотрел на стол с разбросанными по нему разноцветными останками – шляпа, рука, нога…
Мальчик заплакал – крупными, круглыми слезами, которые так и побежали по щекам.
– Но он… Он был мой! Я не понимаю, папа. Зачем ты…
Хоффман дал себе слово никогда в жизни не поднимать руки на детей. Поэтому ни один из них до сих пор ни разу не пытался его ударить. Этот случай был первый, – маленький кулачок взметнулся в воздух.
Удар пришелся в грудь.
Пит Хоффман ожидал продолжения. Он поймал руку Расмуса и прижал к тому месту, куда тот метил. А потом прижал его самого – не сильно, только для того, чтобы сбавить напряжение.
– Прости.
– Ничего.
– Прости, папа. Но я все равно не понимаю… Зачем? Что ты наделал, папа?
Расмус снова заплакал, но по-другому. На этот раз в слезах не было ни злобы, ни отчаяния. Только бесконечная грусть.
– Мне жаль, Расмус, но ты больше не будешь с ним играть.
– Но я так хочу этого… Ведь он мой.
– Теперь он мой, отныне и навсегда. Я его забираю. Но для начала ты должен помочь мне, Расмус. Расскажи, откуда он у тебя? Кто тебе его дал?
Расмус слегка отстранился, чтобы видеть глаза отца.
– Ты такой злой.
– Нет, я не злой.
– Я же вижу. И слышу. У тебя такой голос, папа… А ведь я ничего не сделал.
Это страх.
Это его услышал младший сын.
И перепутал с яростью.
– Ну, если я и злой, то совсем чуть-чуть. И совсем не на тебя, Расмус.
– А на кого?
– Это я и хочу выяснить с твоей помощью.
Расмус закрутился, высвобождаясь из отцовских объятий, и Пит выпустил его.
– Ну, хорошо. Я тебе помогу. Но все равно ты сделал неправильно, папа.
– Неправильно?
– Этот человечек мой. Потому что на конверте было написано мое имя, а не твое.
– О чем ты говоришь, Расмус? На каком конверте?
– На том, который лежал в почтовом ящике.
– В каком почтовом ящике?