Илья и черная вдова - стр. 18

Разлили, о командире заговорили, все выпили, я незаметно вылил. Впрямую не наблюдал за вдовой, но боковым зрением отслеживал и ее, и Татьяну. И поэтому не пропустил, что стоило только Инне подняться – и беременная тут же встрепенулась и распоряжение какое-то охране отдала. Не охрана они, а, очевидно, надзиратели и тюремщики. И вот с этим, а не с домыслами дебильными точно разобраться надо кровь из носу.

– Гром, слушай меня и ни о чем не спрашивай. Только башкой кивни, если подписываешься, – очень тихо сказал я другу, незаметно выуживая из кармана ключи от «Нивы».

– С тобой я на что хошь подпишусь, – с ходу ответил друг.

– Мне нужно выйти, Никитос, но так, чтобы всем вокруг было не до этого.

– Понял. Когда?

– Сейчас. Позже все объясню.

Гром кратко зыркнул и резко поднялся. Схватил ближайшее к нему блюдо и запустил им в противоположный конец стола в сторону презрительно зыркающих на нас костюмов.

– Слышь, ты, х*йло мордатое! – заорал он, нарочито покачнувшись. – Какого хера ты на меня пыришься так, а, гондон штопаный! Я в горячих точках кровь свою лил, а вы тут сидели и жирели, клещи бл*дские.

Народ повскакивал, наши кинулись угомонять Громова, он всех раскидывал, остальные гости на всякий случай от стола шарахнулись – хаос полный. И я им воспользовался, чтобы торопливо, но не палясь, проскользнуть в тот коридор, куда ушла вдова Петровича с ребенком в сопровождении двух громил.

– Маа-ам, а когда мы уже к бабе Вале поедем долго на поезде, как ты обещала? – тихонечко спросила меня Нюся, пока я приводила в порядок ее одежду, опустившись перед ней на корточки.

– Манюнь, я… – не знаю, случится ли это вовсе? Себя порву, но добьюсь этого? – Я пока точно не знаю, но думаю, очень-очень скоро.

Ответила, а поднять глаза на ребенка не решилась и только вздрогнула, когда из-за дверей туалета донесся неясный шум, как если бы в кафе внезапно стали отмечать веселую свадьбу вместо поминок. И еще раз, гораздо сильнее, когда Нюся обхватила мои щеки странно прохладными ладошками и заставила-таки взглянуть ей в глаза. Яркие, голубые-голубые, сейчас так ставшие похожими на отцовские, потому что внезапно утратили пронзительную детскую безмятежность и восхищение миром вокруг, что жили в них совсем недавно. Нельзя, нельзя чтобы так случалось! Ей же всего шесть! Слишком рано для жестокости реальности, еще возраст сказок и чудес.

– Ма, это нас противная Танька не отпускает, да? – с детской непосредственностью спросила напрямую дочь.

– Манюнь, ты же знаешь, что нельзя взрослых людей так неуважительно называть, – попыталась я спрятаться за тонкой вуалью строгости.