Иллюстратор (сборник) - стр. 6
А ночью кот набезобразничал: спикировал с верхотуры книжного стеллажа прямо на спину Тимофея, когда под ним Мальвина стонала и выкрикивала что-то птичье. Может быть, именно этот птичий язык всколыхнул в маленькой Кейсовой голове древний охотничий инстинкт. Хорошо еще, что Тимофеева спина была прикрыта скомканным одеялом. Обошлось без царапин. Кота выгнали в коридор и закрыли за ним дверь.
Через день Шурик явился за готовым компьютером и застал Мальвину дома. Целовал ей руки, просил сниматься у него в кино. Отвечала она неопределенно, не до того ей было, уезжала на очередные съемки в Москву, торопилась в аэропорт, а тут вдруг незнамо кто, никому не известный тип со своим предложением.
– Тима, вызови мне такси, – приказала она.
– Зачем такси, – сказал Шурик. – Я на авто, подвезу.
– Да? И что же у вас за телега?
– «Толстушка Мери».
– Такой трактор?
– «Мерс».
Он отвез Мальвину в аэропорт, неделю ее не было, а когда вернулась, все молчала. Пару раз Тимофей заставал ее в слезах. В ответ на его расспросы отмалчивалась. Кейс вопросительно поглядывал то на нее, то на него и все терся у их ног, перебегая от Тимофея к Мальвине и обратно. А еще через месяц, вернувшись из театра, Тимофей вдруг обнаружил распахнутый пустой шкаф. Обычно там хранилась Мальвинина одежда, а теперь, будто сфинкс, сидел серьезный кот. Из Тимофеевой груди что-то вылетело, прозрачное, невесомое, образовалась пустота, потом вдруг стало жать в голове. Осмотрелся. Нет двух дорожных сумок и чемодана.
На кухонном столе – записка: «За все спасибо, я ухожу. Была обычной телкой, стала настоящей женщиной. Не скучай. Всегда буду помнить».
Мелькнуло: кончена жизнь. Вдруг решил, что виной тут богатый Шурик. Увез Мальвину на своем «мерсе». Позвонил Шурику, будто бы узнать, как работает компьютер. Шурик был спокоен, хвалил компьютер, приглашал в ресторан обмыть замечательное техническое достижение и начало работы над фильмом. Ни при чем он, догадался Тимофей, ну и пошел в магазин за водкой.
Запил. Стал то и дело беседовать с Кейсом. Как-то раз, жалуясь на свою горькую судьбину, обнял кошачью голову обеими руками, прижал его пышные рыжие бакенбарды и вместо широкой бандитской морды увидел узкое треугольное лицо с трагичными глазами, которые враз стали огромными. Вот ведь дружок, умница, жалеет меня, подумал Тимофей. И показалось ему спьяну, что вовсе это не кот, а человек, которого за прошлые грехи или по каким-то другим никому не ведомым причинам втиснули в маленькие габариты и меховую шкурку. И что он грустен именно из-за этого печального факта и, мало того, понимает Тимофееву беду и ему сочувствует. «Эх ты, кот», – часто приговаривал Тимофей, а кот отвечал ему долгими благодарными и сочувственными взглядами. Иногда терся носом о нос. Укладывался поверх одеяла на Тимофеев бок, заводил трещотку в своем пузе и грел Тимофея меховым теплом. И то ли вопреки пьянству, то ли благодаря ему стало Тимофею казаться, что лицо Кейса, несмотря на отсутствие мимики, каким-то непонятным образом меняется, приобретая самые разные выражения. То оно гипнотизирующе строго и требовательно, то умиленно благодарно, то вдруг делается детским, озорным, и тогда кот принимается прыгать, скакать по столам и полкам, теребить Тимофея мягкой лапой, приглашая поиграть.