Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - стр. 15

Нетрудно вообразить, сколь оживленной могла быть беседа 19-летних девушек, которые не видели друг друга уже целые сутки. Добавьте к этому новость о свадьбе, и сами можете представить все эти объятия и «мазл товы». «Дебора не попадала под новый закон и как внучка богатого деда, и как член семьи Мартина», – вспоминает Эдита. – Двойная защита». Кроме того, забирали только незамужних. Приходило ли Лее в голову как-нибудь по-быстрому состряпать брак, или вся эта ситуация казалась недостойной лишней суеты? Наверное, странным казалось радоваться хорошим новостям, если их, словно аперитив, подали перед плохими.

В отличие от их сестер, Леи и Деборы, 17-летняя Эдита и Адела не были такими уж близкими подругами. Они не учились в одном классе, а разница в год – это граница, которую подросткам порой трудно пересечь. У Аделы – почти идеальный овал лица, обрамленный клубами рыжих завитушек, и полные губы, а у Эдиты черты более тонкие. У девочек их возраста, которым еще только предстояло по-женски расцвести, до брака обычно еще далеко.

Ирена Фейн, мечтательная, начитанная девушка, прежде работала ассистенткой в теперь ариизированной фотостудии. Ирена была увлечена фотографией и оттачивала мастерство, делая снимки друзей и подруг. И Адела с ее уверенной статью кинозвезды, каштаново-рыжими локонами и светлой кожей вполне могла представляться Ирене идеальной моделью. Так что очень может быть, что именно Ирена Фейн была автором фотографий, на которых Адела застенчиво улыбается, глядя в объектив «лейки», – всего за год до принятия «Еврейского кодекса», запретившего евреям иметь фотокамеры.

Адела Гросс, прим. 1940 г. Фото предоставлено Лу Гроссом.

Лу Гросс, прим. 1941 г. Фото предоставлено Лу Гроссом.

В семействе Гроссов Лу – трехлетний двоюродный брат Аделы – был вечно лишним. В тот день он понесся по снегу к старшим кузинам, упрашивая их поиграть с ним. Девочки наверняка со смехом его потискали, но роль нянек в их намерения не входила. Пусть даже тот день не был «базарным», но рынок все же работал. У девочек имелись свои планы.

Предчувствуя, что сейчас деревянная лошадка снова станет его единственным товарищем по играм, Лу на своих крепеньких ножках бросился к девочкам, называя их самыми ласковыми именами – «Аделинка! Дуци!» – драматично, но напрасно дуясь и оттопыривая нижнюю губу.

– Льяко! – няня назвала малыша его домашним именем и уволокла в дом, где укутала потеплее, так что он сделался круглым, как зефирина, а потом отправила назад во двор.

Не все юные женщины, спешившие в тот день на рынок в центре Гуменне, были словацкими еврейками. В 1939 году – после германской оккупации Польши – многие польские евреи отправили своих дочерей в относительно безопасную Словакию, где у евреев оставались еще кое-какие права, а еврейские девушки могли не опасаться изнасилования.