Игрушка для мажора - стр. 41

Правда, после я убеждал себя, что меня всё это дерьмо не касается – в этой жизни каждый сам за себя.

– Это будет единственный аккомодант в моём доме, – хмурюсь, и дядя понимает, что ляпнул хрень. – А Эвелина уже успела поиздеваться над своим?

– Почему она должна издеваться?

– Да брось! – фыркаю и лезу в холодильник. С этого ракурса меня не видно тем, кто сидит в столовой, поэтому позволяю себе брезгливо поморщиться. – Будто ты не знаешь свою дочь.

Дядя тяжело вздыхает, сдавая себя с потрохами, и возвращается к разговору с моей матерью. Ему не понравилось, что я сказал об этом открыто? Я знаю, что я не ангел – хотя меня-то как раз всё устраивает – но родись Варя мальчиком и попади к Эвелине, то не выдержала бы и недели в этом дурдоме.

Даже я бы не выдержал.

После обеда решаю, что сидеть дома – это всё-таки не моё; для клуба ещё рано, но я могу сгонять на дамбу, где можно побыть одному и попытаться не злиться. Прохожу мимо комнаты Вари, дверь которой была по-прежнему закрыта, и усмехаюсь: я зайду к ней ночью, когда девчонка будет крепко спать. В гостиной сталкиваюсь с отцом, хотя в это время суток его редко можно застать дома, но просто пройти мимо он мне не даёт.

– Девочка здесь?

Мне нравится, что он разговаривает со мной так, будто уверен, что я могу в любой момент бросить ему вызов: чувствую, однажды так и будет.

– Её зовут Варя, – хмурюсь в ответ; почему-то меня задевает то, как он к ней обращается – она принадлежит мне, и никто кроме меня не может обижать её. – Заперлась в своей комнате.

Отец хмыкает.

– Так она уже Варя? Не «она», не «девчонка»? Ты становишься непостоянным, сын мой.

– Меньше всего я хочу сейчас обсуждать это с тобой.

Огибаю его и просто хочу свалить из этого дома; быть может, было бы лучше, если бы я родился в периметре, но вряд ли я в таком случае смог бы мириться с тем, что мною будет помыкать какая-то зарвавшаяся девчонка.

– Ты куда-то собрался?

Торможу и оборачиваюсь.

– С каких пор тебя заботит, где я и что делаю?

– С тех пор, как твои выходки начали приносить мне проблемы, – недовольно хмурится. – Тебе уже давно не десять лет, и спускать с рук твои ошибки я больше не намерен.

Я знаю, что он постоянно даёт мне всё, что я хочу – но не из любви к единственному сыну, а потому что привык думать, что мою любовь и уважение можно купить. И на все мои ошибки юности закрывал глаза только потому, что сам косячил не меньше – это были лишь попытки загладить свою вину, а не защитить меня.

– Мне вот просто интересно: ты думал об этом, когда бросал нас с матерью? О том, что твоя выходка может доставить тебе проблемы? Или ты просто делал то, что хотел? – Отец отворачивается, и это говорит больше, чем любые слова. – Ты всю жизнь думал только о себе, а теперь предъявляешь мне претензии о том, что я беру с тебя пример? Не можешь быть честным со мной или с матерью – так хоть себе самому не ври.