Игрок - стр. 37
Я всегда стремилась быть лучшей, не останавливалась, не оборачивалась, бежала в авангарде, ни разу не наблюдала процесс выздоровления в таких подробностях, предпочитая творить чудеса в самостоятельно, а не быть пассивным наблюдателем оных. И вдруг обнаруживаю, что это удивительно приятно. Вы только вдумайтесь: тело настолько сильно, что в состоянии выдержать падение на него здания, а затем восстановиться. Что еще в этом мире настолько крепко и эластично одновременно?
Если честно, узнав, что сердце в очередной раз сдается на милость болезни, я почти утратила веру в хорошее. Для врача это недопустимо. И, может быть, только может быть, забота о человеке, чудом спасшемся из капкана смерти, — то, что поможет исцелиться и мне. Хотя бы морально.
Кирилл
Чистый лист в голове, ужасная боль во всем теле; темнота вокруг. Откуда-то издалека доносятся непривычные звуки, голоса. Что происходит, где я? Пытаюсь осмотреться, но веки почти не открываются, и ни зги не видно. На мгновение парализует страх, а затем пытаюсь пошевелиться... и не выходит даже на миллиметр сдвинуться. Только больнее стало, и звуки приборов усилились.
— Тише, — раздается сбоку едва слышный женский голос. — Вы в больнице. Говорить пока нельзя. Знаю, вам больно, и скоро я снова позволю вам уснуть, но должна задать пару вопросов. Потерпите, пожалуйста, чуть-чуть, совсем каплю.
Прикосновение к векам причиняет ужасную боль. Зачем она приоткрыла мой глаз? Светит фонариком? Но я не вижу света. Не вижу ничего вообще. Писк прибора становится угрожающим. Пытаюсь сказать ей о своей слепоте, но что-то непонятное мешает. Трубка?
— Успокойтесь, тише, — так же спокойно и негромко произносит врач, и, как ни странно, совсем банальные слова успокаивают. В голосе, наверное, дело, в его уверенности. — Я напомню, что было. Здание обрушилось, вы пострадали... — Обрушение. Почти ничего не помню, только какие-то обрывки, крики... — Мы провели ряд операций, осложнений нет, с вами все хорошо. Но при вас не было найдено документов, и мне придется спросить имя. Моргните один раз, если его помните. — Старательно сжимаю веки. — Отлично. — Кажется, обрадовалась, но я не разделяю ее восторгов. — Сейчас я выну трубку из вашего горла, не пытайтесь много говорить, только имя.
Каждое ее прикосновение, пусть и легкое, почти невесомое, причиняет адскую боль. Но я рад. Ей необходимо знать. Я не могу не видеть, не могу. Главное не отключиться раньше, чем мне это удастся. Наконец приток кислорода резко заканчивается, и я сипло, на выдохе, произношу: