Игрок - стр. 3

В моем кармашке всегда лежит счастливая монета. Двадцать евроцентов, совсем чуть. Кусок металла не более чем символ, почти ничего не стоит, и тем не менее дорог, потому что я привыкла интересоваться его мнением с самого детства.

Я верю в судьбу и теорию относительности. И суть ее в том, что ты творец всему. Каждый твой поступок запускает целую вереницу событий. А это значит, что есть всегда как минимум два варианта твоего будущего: орел — я войду в операционную и храбро загляну внутрь девочки, которая доверила посторонним людям самое ценное, что у нее есть — свою жизнь; и решка — откажусь от операции.

2. Орел. Наказанная

— Красивая женщина. А чем она занимается?

— Да так... По торговой части.

— Чем же она торгует?

Из к/ф «Красотка»

Жен

Мне выпадает орел.

Когда я вхожу в операционную, бригада уже полностью готова. Осталась я одна. Мне на руки надевают перчатки, помогают завязать тесемки хирургического платья… а я не могу оторвать глаз от девочки на столе. Я должна ее разрезать. Горский даже скальпель протягивает, и в любой другой ситуации не грех было бы запрыгать от счастья, но сейчас даже прикоснуться к инструменту страшно. Я чувствую, что стану кромсать… саму себя. А вдруг у меня дрогнет рука? Или я заражу ее своими проблемами? Нет конечно, я не заразна, просто фаталистка.

— Доктор Елисеева? — удостоверяется в моей готовности кардиолог.

— Удачи нам всем, доктор Горский, — отвечаю.

— Ей удача понадобится куда больше. Начинаем.

Забор тканей сердца уже произвели, и в заполненном льдом лотке лежит частичка свиного сердца, которая вскоре перекочует в грудь девочки. Обыкновенная процедура, недостаток которой лишь в том, что через несколько лет пациентке понадобится еще как минимум одна операция. А, значит, у нее тоже будет своя дата, до которой идет отсчет. Моя, например, — двадцать третье марта.

Я заношу скальпель и делаю первый надрез. Кровь так и рвется в образовавшийся проем, будто не могла дождаться момента освобождения. Но черта с два сбежит — мстительно стираем бинтами. И так везде и всегда. Бьешься за права, точку зрения отстаиваешь, а затем находится пакостный доктор, который корректирует твои попытки на удобный ему манер. Горский, например, уже берется за пилу. Совсем чуть-чуть, и мы увидим сердце девочки. Я этого и хочу, и не хочу. Потому что оно слабое и больное, но несравнимо более здоровое, чем мое собственное. Есть что-то жуткое в том, что настолько сильный и жизнеспособный орган может отказать в любой момент. А что после? Реанимация? Отказ от реанимации?

— Она не подписывала отказ от реанимации? — спрашиваю.