Игра на выживание - стр. 23

– Нет, – на выдохе, – нет! – громче. И следом. – Олег, пожалуйста, отпусти меня.

– Не могу, – выдыхает сквозь зубы.

Прикрывает глаза ресницами, упирается своим лбом в мой и делает поступательное движение, скользя своим телом по моему.

– Не могу… – повторяет сквозь зубы, – не могу и не хочу, – выдыхает в губы признание.

А до меня начинает доходить, что это такое горячее и внушительное упирается в нижнюю часть живота.

Олег приоткрывает глаза, и я вновь улавливаю в нем метаморфозы. В синих омутах полыхает то ли безумие, что выглядит похлеще чем у всех вместе взятых маньяков из кино, то ли несгибаемая упертость в принятом решении, от которого он уже не отступится.

Ненормальный… настоящий псих. Без тормозов.

Проносится у меня в голове, когда его губы яростно набрасываются на мою шею. Сначала мне чудится, точно Сомов хочет вонзить в нее зубы, разодрать в бешенном порыве. Но нет, боли нет, лишь требовательный рот настойчиво проходится по судорожно сжатым челюстям, подбородку, шее, ключицам. Помечает сантиметр за сантиметром, клеймит каждую клеточку.

Поцелуи дикие, жадные, ненасытные. Будто укусы. Сомов терзает мою кожу, пробует на вкус, втягивает ее, оставляя свои метки. И руками все тело оглаживает, движется нагло и самоуверенно, одержимо исследует каждый участок.

Ураган. Шторм. Цунами.

Нет. Все это слишком слабо и бледно.

Невозможно сравнить.

Сжимаюсь, понимая, что совсем скоро бешеная стихия завладеет моим телом, сокрушит и разломит на части, поглотит целиком, а я ничего не смогу сделать.

Ничего.

С ним не справиться. Не уговорить. Не переключить.

С губ уже готова сорваться униженная мольба. Но я останавливаю себя. Глупо просить снова. Он принял решение. Сказал, что не отпустит. Ему наплевать. Этот псих не тормознёт.

Обмякаю и пробую приготовиться к неизбежности. Разжимаю пальцы, прежде судорожно сжимающие мужскую футболку, и безвольно опускаю руки на постель. Гашу судорожные вздохи, стараясь победить озноб в теле. Только слезы, чертят кривые дорожки по вискам, не желая заканчиваться, и мышцы живота болезненно сокращаются, потому что в памяти еще свежо болезненное вторжение его грубых пальцев.

Олег тоже замирает. Нависает огромной скалой. Пристально смотрит в мои глаза и не мигает. Прошивает тяжелым взглядом насквозь. Вспарывает по живому.

Чего он ждёт? Почему медлит?

Давай. Бери своё. Насилуй.

Ну давай же. Хватит тянуть.

Всхлипываю и сотрясаюсь всем телом, напарываясь на жесткий чернеющий взгляд. Зрачки настолько большие, что практически перекрывают радужку.

– Ссука, – выдыхает он, сквозь зубы.