Идеальное преступление - стр. 25
И снова меня разбудили. На этот раз звонком в дверь, долгим и противным. Проспал я не больше часа, голову сжимали невидимые тиски, а желание было одно – убивать.
Я прошел на кухню и взял свой любимый нож, но тут же положил его обратно. Вместо этого схватил топорик для рубки мяса и костей и вышел в прихожую.
– Это седьмая квартира? – поинтересовался заспанный паренек в желтом плаще.
Перед ним стоял желтый рюкзак-короб, на котором лежал белый пакет с едой.
– Нет, это тридцать третья, придурок, – ответил я и замахнулся.
Парень дернулся, ударился спиной о перила и свалился в обморок.
– Да… Слабая молодежь пошла, – произнес я тихо и затащил его в квартиру.
Пакет с едой я положил на кухонный стол, короб бросил в коридоре, а паренька уложил в ванну, сняв с него желтый плащ.
– Борщ – отлично! – воскликнул я, когда открыл пакет. – То что надо.
Подкрепившись и хлебнув пива, я взял топорик и направился в ванную.
– Это хорошо, что ты выключился в подъезде. Иначе я бы порубил тебя там и забрызгал все кровью. Убираться потом неделю, – дружелюбно произнес я, когда паренек начал приходить в себя, и размолотил его кучерявую голову в фарш.
Проба пера
Я стоял голый перед большим зеркалом шкафа-купе и рассматривал себя. Весь в крови, лицо уставшее, но довольное. Сразу вспомнилось несколько моментов из первых двух фильмов про Ганнибала Лектера, где маньяки красовались перед зрителями голышом. Только на спине у меня не было татуировки дракона, да и яйца я между ног не прятал.
Да-да, я знаю, это избитый прием, давно потерявший силу, оригинальность и свежесть, – описывать героя, в данном случае самого себя, посредством зеркала.
Современные преподаватели писательского дела требуют от учеников чрезмерной креативности, заставляя их выдумывать все новые и новые методы описания персонажей, которые порой доходят до абсурда.
Например, так:
«Артемий вернулся домой с долгой тренировки. Он был ошарашен тем, что после полугода изнурительных занятий прибавил в весе два килограмма к тем восьмидесяти четырем, с которых начинал, при этом не увеличившись в объеме. Он снял свою синюю куртку Adidas и скинул купленные два месяца назад серые «найки», один из которых перевернулся. Артемий с грустью взглянул на до такой степени протертую подошву, что не было видно даже значка с цифрами, которые, впрочем, потеряли былую силу. Последние месяцы кеды стали какими-то маленькими, натирали ноги и больно давили на пальцы, хотя были все так же сорок третьего размера. Артемий прошел на кухню и головой задел липучку-мухоловку, свисавшую на полметра от люстры. Несколько острых, как иглы эхинокактуса, соломенного цвета волос зацепились за клейкую ленту, но Артемий смахнул ее бледной в рыжую крапинку рукой. В его карих глазах заиграли отблески красного заката, и он закрыл окно однушки, которую снимал на юге Васильевского острова…»