Ибо однажды придёт к тебе шуршик… - стр. 77

Наконец карты были розданы. Партия началась. Когда же в дело пошли козыри, Халвус внезапно схватил Никитича за запястье одной рукой, а другой жёстко прижал его самодовольную физиономию к столу, после чего под разочарованное: «У-у!» – вынул из рукава толстяка пикового туза и продемонстрировал присутствующим.

– Ты не прав, приятель! Жаль, но это – туз! – объявил он, подчёркнуто сворачивая слова в стих, затем смачно щёлкнул картой по губам лжеца, отчего глазки последнего трусливо забегали в попытках оправдаться, и только тогда ослабил хватку.

Никитич оторвал щеку от столешницы и, брызгая слюной, забубнил скороговоркой:

– Успокойся, парень. Клянусь, это не то, что ты думаешь. Карта – только память о дружке. Недавно он погиб. Вот и таскаю её с собой. Прихоть, не более!

Халвус кивнул с пониманием, однако карту смял и резко бросил её в лицо игроку, что в негодовании покрылся багровыми пятнами. Швырнув же краплёнку, конокрад поднялся и обратился к столпившимся у стола:

– Что ж, я растроган повестью такою. И всё-таки, мой друг, игра за мною…

Он хотел было забрать кошель обманщика, но катала порывисто накрыл руку везунчика пятернёй и заявил тоном довольно нагловатым для сложившейся ситуации:

– Может, переиграем?

Халвус улыбнулся:

– Охотно! Даже заключим пари. Ну, а покуда руку убери…

Стихоплётство обаятельного наглеца заметно раздражало толстячка, ибо было не понятно, к чему оно и чем может аукнуться в перспективе. Но что особенно выводило из себя проигравшего, так это спокойствие чужеземца, явно уступающего по комплекции, но при этом такого невозмутимого и дерзкого! От переизбытка унижения у Никитича характерно задрожали мышцы переносицы.

– Не понимаю этот издевательский тон… – возмущённо прохрипел он. – Ведь мы могли бы договориться.

На что Халвус лишь тяжело вздохнул. С подобным положением дел он сталкивался не вперво́й, потому, сойдя на прозаический стиль, произнёс чеканно, дабы вбить и без того очевидную истину в мозг неудачника:

– Никто не запрещает играть краплёными картами… – он широко развёл пальцы рук, лежащие на краю стола, в стороны, словно рысь, готовящаяся к прыжку. – Не умеешь без мухлежа – мухлюй, но мухлюй так, чтоб комар носа не подточил. А коли прокололся, проигрывай хотя бы с достоинством.

Но катала не прислушался к житейской мудрости, либо счёл её недостаточно убедительной, ибо в следующее мгновение стол был опрокинут вместе с картами, деньгами, так и не тронутым ужином, и в дело пошли кулаки. К шулеру присоединились разгорячённые игрой сотоварищи, послышался хруст костей и глухие удары по набитым хмелем тушкам. Конокрад без особого труда уложил бузотёров и звучно обнажил шпагу. Завсегдатаи таверны «Чёрная каракатица» шарахнулись в стороны, образовав пустое пространство, в котором стоял исключительно уверенный в себе мо́лодец с вострым оружием наперевес. Никитичу, ощупывающему собственную челюсть на прочность, ничего не оставалось, как последовать заразительному примеру.