И опять Пожарский 2 - стр. 37

Патриарх Филарет после того, как всё семейство дружно троекратно осенило себя крестным знаменьем, взял икону и, прокашлявшись, сказал:

– Мишенька, вели Петруше, чтобы его мастера тако же ещё и Матерь Господню изобразили. Хоть и немцы лик святой писали, а чувствую, что наша она православная.

– Хорошо бы мне в Вознесенкий монастырь такую-то красоту, – не удержалась и старица Марфа.

– Как же у Петруши получается, что чтобы не сделали по его указу, всегда выходит лучшая на Руси вещь. Да и не только на Руси. Вон купцы заморские по пятам ходят за мной, чтобы я им в Вершилово доступ открыл? – в который раз задал себе вопрос Михаил Фёдорович. На этот раз вслух.

– Ты не вздумай, Миша, немцев в Вершилово допускать, – цыкнул на него Патриарх, – И надо бы ещё стрельцов туда послать. Готовь сотню молодых у кого не больше одного ребятёнка. Пусть вместе с семьями выступают через седмицу. Петруша ведь опять летом, я слышал, на Урал камень собирается. Так хоть будет, кому мастеров вершиловских в случае чего защитить.

Михаил кивнул дьяку Борисову и продолжил доставать подарки. Дальше был опять резной сундучок с фарфором. Только теперь были не просто чайные пары, а как бы набор из шести предметов. Два блюдца, две чашки и кроме того длинный прямоугольный подносик, на который кроме чашек ставилась ещё и маленькая вазочка для мёда. Все предметы были сделаны с одним рисунком, и внизу каждого предмета теперь была надпись «Пурецкая волость».

– И тут не обманул Петенька, – любовно оглядывая набор, воскликнула старица, – Эти-то гораздо лучше тех, что продали.

Кроме шести наборов в сундучке ещё находилось три больших блюда. В отличие от чайных наборов блюда были не с синим рисунком, а трёхцветные. Синие и красные цветы были собраны в букет. Цветы были на бледно-зелёных ножках, и в букете были и просто зелёные веточки какой-то травы.

– Если чайные пары разобрали с мордобитием за сорок и пятьдесят рублей, то, сколько же такое блюдо стоит? Поди, все сто? – Михаил погладил цветы на блюде, – Красивши живых.

– Эти продавать не будем, – зыркнула на царя мать.

– Да я и не собираюсь, матушка. Я их и показывать «гостям» или иноземцам-то боюсь. Ещё войну устроят.

Теперь настала очередь письма от Петра Дмитриевича.

Великий Государь хочу попросить тебя, – писал после приветствий Пожарский, – Те деньги, что выручил от аукциона, потрать на строительство приюта для беспризорников, что по Москве бедуют. Найми несколько женщин, чтобы они им еду варили и обшивали да обстирывали. Кроме того найми несколько иноземцев, чтобы учили детишек иностранным языкам, английскому, немецкому, голландскому, да французскому. Наши дьяки или подьячие пусть счёту и письму выучат, а назначенные патриархом монаси, которые пограмотнее, слову божию. Ещё стрельцов поопытнее к ним приставь, чтобы воинскому делу учили. Детишек набери в возрасте семи – восьми годков и пусть их до пятнадцати лет обучают. Больше двух десятков не набирай. И будет у тебя, Государь, через семь лет готовые толмачи, которые и здесь на Руси переведут слова иноземцев и отправить их с посольством можно в земли любые. Самое же главное станет на двадцать душ тебе преданных больше и на двадцать татей или побирушек меньше.