Хвост фюрера. Криминальный роман - стр. 76
После двух выпитых рюмок Глеб уже любовался хозяйкой квартиры. Она ему нравилась всё больше и больше и когда Наталья прямолинейно впивалась в его глаза, он опускал голову вниз. Странное чувство появилось у него к этой женщине. Такого с ним ещё никогда не происходило. Эта женщина будто с его груди сдвинула утёс, который не давал ему раньше дышать и не замечать красивых женщин. У него появились приятные ощущения к этой черноглазой симпатичной женщине. Ему захотелось вдруг сказать ей несколько ласковых и красивых слов. И он готов был вылить этот поток слов, и эти слова у него были для неё. Но у него в общении с женщинами совершенно никакого опыта не было. А с интеллигентными и современными женщинами, ему и разговаривать никогда не приходилось. Мало того, он сам никогда к сближению с женщинами не стремился. И сейчас он боялся, что вместо красивого и нужного слова у него вылетит несуразная белиберда. От чего он может пасть в её глазах, как мужчина. Ему нравилось его состояние, и в то же время он опасался надвигающегося искушения. Боясь что не совладает с собой и подталкиваемый внутренним голосом дьявола, может обнять это милое создание и попасть в неловкое положение.
Я МОГУ ВАС УТОПИТЬ В ЛИРИКЕ
Он налил коньяку себе и ей ещё по рюмке.
После того, как они выпили, он встал и, посмотрев на часы, сказал:
– Засиделся я у вас, – пора и честь знать!
– Глеб вы что, не уйти ли собираетесь? – спросила она испуганно. – Никуда я вас так рано не отпущу, вы почти ничего не кушали.
Он специально выпятил живот и постучал по нему ладонью:
– Наелся до упора, дальше некуда.
Она с недоверием посмотрел на него и учащённо захлопала своими пушистыми ресницами:
– Будем последовательны, – дождёмся ортопеда, который снимет с вас мерку. И мы же с вами о многом не договорили, – пронзила она его своими большими глазами. – Тем более у вас нет головы Пифагора ещё. И не забывайте, – мы с сыном намерены вас проводить сегодня до поезда, так – как сегодня вы наш гость!
…Она встала с кресла и через журнальный столик, протянув к его груди свои руки, – насильно усадила Глеба обратно в кресло. Он умилённо посмотрел на неё и у него от её взгляда всплыл строки из стиха написанным каким-то неизвестным каторжанином.
«Твоё лицо и райский голос, в стенах тюрьмы приснился мне».
У него по камере ходила тетрадь разных самобытных поэтов. И он от безделья пытался их заучить, но они в его памяти не умещались. Наверное, потому что к поэзии был всегда равнодушен. Этот стих ему нравился, поэтому некоторые строки иногда напоминали ему неволю и взывали о пересмотре холостяцкой жизни.