Худловары - стр. 45
– Вот я не понимаю этой аллегории, – сообщил обвинитель:
в красной красной пещере
около розовой двери
белые белые волки
сдвинув белые холки
ждут того кто поверит
в сказку розовой двери…
– Чего тут непонятного-то? – заметил кто-то из присутствующих. – Это же просто рот! И зубы!
Обвинитель удивился и зачитал другой кусок:
…в светло-салатном,
на берегу ультрамарина,
в одной держа тяжёлый томик
(из тех, что скучные мужчины
приносят вместо шоколада,
а ты берёшь, чтоб не обидеть),
другой протягивая кверху
мороженое – угощенье
для стрекозявки-вертолета
в виду всего Нью-Йорка…
– Я не понял, где находится автор в этой истории?
– Он смотрит сверху на Статую Свободы, – раздалось из коллегии присяжных.
– Мы не там живём, мы не привыкли к такому созерцанию! – не выдержала верховная судья Слепакова. – Зачем он нам загадывает эти загадки?
«А кто мне загадывал загадку про вагончик, похожий на крышу обкуренного торчка?» – злорадно подумал я. Но диктофон в шапке поддерживал мою адекватность, и я продолжал косить под молчаливую овечку.
Дома, прослушивая запись, я пришёл к выводу, что если сопоставить требования ЛИТО и Уголовный кодекс, мне пришлось бы сидеть все семь жизней. Я обвинялся в том, что отношусь к поэзии как к игре, издеваюсь над языком, делаю кальки с английского. Мне умудрялись шить даже совершенно противоположные преступления. После долгой речи первого обвинителя о вреде верлибра другой выступающий объяснил, что в моей подборке ни одного настоящего верлибра нету. А «чуждая нам» глубокая созерцательность моих текстов соседствовала с заявлением, что я «пишу как компьютер».
Финальный аргумент верховной судьи Слепаковой перекрыл все остальные: я издал свои книжки в Америке! Это было кощунством. Книжки в ЛИТО считались культовой вещью. Их полагалось издавать только избранным, после упорных трудов. А я влез в поэзию через чёрный ход, и нет мне прощения. Членом ЛИТО мне быть нельзя.
Кушнер и рыбаки
В одном американском эссе Бродский заметил, что тоталитарная система государства создаёт тоталитаризм и в отдельно взятой голове: все чувства, эмоции жёстко подчиняются диктатуре разума.
Я побывал ещё в нескольких ЛИТО. Все они были похожи. Везде шли суды, везде поэзия считалась тяжким, но благородным трудом под эгидой престарелых авторитетов. И хотя Совок вокруг уже развалился, в поэтических подвалах продолжали жить его уменьшенные копии.
Совсем добило меня ЛИТО Александра Кушнера. Оно тоже было подпольным, но гораздо пафоснее. Собиралось оно не в подвале, а в библиотеке вуза, очень уважаемого среди советских интелей. Там даже разговаривали эдаким трепетным полушёпотом. Словно где-то за книжным шкафом лежит покойник, который может восстать.