Худловары - стр. 44
«У окна вагона сидит девушка с пушистыми ресницами. У неё за спиной – большая папка с рисунками. А из пакета на коленях торчат две кисточки: одна – толстая, похожая на седой бакенбард, вторая потоньше – чёрный хвостик с несмывающимся сиреневым на кончике. Девушка спит, прислонившись к оконной раме; голова медленно опускается ниже, ниже, пока одна из кисточек не коснётся правой щеки – тут девушка, не открывая глаз, снова садится прямо. Потом голова опять кивает, очередное касание щеки кисточкой – и снова назад. Когда вагон встряхивает, кисточки ударяют по щеке спящей сильным, широким мазком; а иногда, не дойдя какого-то миллиметра до их концов, щека как бы передумывает и в последний момент поднимается, так и не коснувшись…»
«По встречному пути с шумом проносится электричка – окна мелькают, как одиночные кадры перед самым началом фильма в старом кинотеатре, и в течение нескольких секунд в центре этого странного экрана держится расплывающееся, меняющее черты лицо: около каждого окна сидит пассажир, и лицо, хотя изменяется, но остаётся на каждом кадре – всего полминуты, а потом снова – бегущие назад деревья, столбы, поля… И пыль на стекле».
Почему же я не сравнил дымоход с вагончиком? Очень странный тест, мадам.
# # #
Спустя несколько дней в ЛИТО Слепаковой состоялся суд над моими стихами. Да-да, именно суд. В американском кафе «Blue Moose» стихи исполняли в качестве развлечения. В японской конференции Shiki Haiku Salon к ним относились как к обмену впечатлениями. Но в ЛИТО стихи не читают и впечатлениями не обмениваются. Стихи там судят. Назначается «обвинитель» и «адвокат», к автору обращаются не иначе как «подсудимый», и разговаривать на процессе ему запрещается.
Меня так поразил этот подход, что я безропотно принял условия игры, чисто из любопытства. Единственное, что отличало меня от остальных поэтов, – лыжная шапка, не убранная на вешалку, а скромно притулившаяся на столе. В шапке лежал диктофончик Sony. Я давно заметил, что наличие скрытого диктофончика позволяет оставаться адекватным даже в самой шизовой реальности.
Обвинитель сразу заявил, что гранаты у меня не той системы. Слово «система» он употребил в своей речи ещё раз пятнадцать. Сам он, дескать, работает в другой системе, как и все присутствующие. И его система больше подходит для русского языка, который обязательно сбивается на рифмованный дольник или ещё на что-то такое системное. А если работать в системе верлибра, нужно дать что-то взамен. И с этой задачей обвиняемый (я) вроде бы справился, хотя его система образов не без странностей.