Хрупкие вещи. Истории и чудеса (сборник) - стр. 41
– Да, – произнес старик, ставя черную свечу на безмолвный клавесин. – Он – наш хозяин, и все мы – его рабы, хоть и притворяемся, будто это не так. Но в надлежащее время он требует то, чего страстно желает, и наш долг – предоставить ему… – Он содрогнулся и вздохнул. А потом сказал только: – Все, что нужно.
Гроза приближалась, и в пустых оконных переплетах крыльями летучих мышей дрожали и бились тяжелые шторы. Амелия прижала к груди кружевной платок с отцовской монограммой.
– А ворота? – прошептала она.
– Они были заперты еще при вашем предке, и до того как исчезнуть, он распорядился, чтобы так было всегда. Но, люди говорят, до сих пор остались тоннели, соединяющие старый склеп с новым кладбищем.
– А первая жена сэра Фредерика?..
Старик печально покачал головой:
– Безнадежно душевнобольная и притом весьма посредственная музыкантша, терзающая клавесин. Он распустил слух, что она умерла, и кто-то, быть может, ему и поверил.
Амелия повторила про себя последние шесть слов. Взглянула на старика, и теперь в ее взгляде читалась решимость.
– А я? Теперь, когда я узнала, зачем пришла в этот дом, что вы мне посоветуете? Что мне делать?
Старик оглядел пустой зал. Потом настойчиво проговорил:
– Бегите отсюда, мисс Эрншоу. Бегите, пока еще можно. Ради спасения вашей жизни, ради вашей бессмертной ааа…
– Ради чего? – не поняла Амелия, но едва слова сорвались с ее алых губ, старик упал замертво. У него из затылка торчала серебряная арбалетная стрела. – Он мертв, – в потрясении выдохнула она.
– Да, девочка, мертв, – подтвердил жестокий голос из дальнего угла. – Но он умер еще прежде. Мне представляется, он мертв уже очень давно.
Амелия смотрела в немом изумлении, как тело принялось разлагаться. Плоть текла, гнила и разжижалась, кости крошились и осыпались пылью, и вскоре там, где лежал человек, осталась только лужа зловония.
Амелия присела на корточки и окунула палец в отвратительную жижу. Потом облизала его и сморщилась.
– Да, сэр, похоже, вы правы, кем бы вы ни были, – сказала она. – Я бы сказала, что он мертв лет сто.
– Я очень стараюсь, – сообщил молодой человек горничной, – написать книгу, которая отразит подлинную жизнь, как зеркало, до мельчайшей детали. Но у меня получается развязная и грязная насмешка. Что мне делать? А, Этель? Что мне делать?
– Не знаю, сэр, – отозвалась горничная, которая была молода и красива и появилась в имении при загадочных обстоятельствах чуть меньше месяца назад. Она раздула мехи, и огонь в камине вспыхнул оранжево-белым жаром. – Что-нибудь еще?
– Нет. Да. Нет. Можешь идти, Этель.