Хрупкие создания - стр. 48
Воны помещаются в кармашек как влитые, я оборачиваю их бумагой и вшиваю в клапан. Никто и не заметит.
Натягиваю леотард поверх розовых колготок и разглаживаю, чтобы ничего не мешалось. Клапан с монетами жмет, как максипрокладка – которые я, к слову, больше не ношу, потому что месячных у меня больше не бывает. Надеваю юбку из шифона, дополняю ансамбль. Становлюсь на весы. Пятьдесят килограммов. На всякий случай выпиваю еще два стакана воды.
Перед тем как отправиться в офис диетолога на первом этаже, спускаюсь в подвал. Иду в компьютерный зал, печатаю свою впопыхах написанную работу по английскому – у меня все равно еще есть время до приема, а я ненавижу ждать.
Компьютерный зал официально оккупировали корейцы. Они все делают большими группами: едят, смотрят корейские мыльные оперы на ноутах и проводят выходные у тети Сей Джин в Верхнем Ист-Сайде. Сейчас они все разговаривают по скайпу с дальними родственниками: их корейский такой быстрый и непонятный, что я даже выцепить знакомое слово не могу. Борюсь с внезапно возникшим желанием стать частью их группы. Я же видела, какими жестокими они могут быть. Почему я все еще этого хочу?
Сей Джин замечает меня и, как обычно, обзывает на корейском – вся комната смеется. Уверена, что она называет меня бананом – или как там по-корейски будет «полукровка». Узнаю маму Сей Джин на экране компьютера и чуть не машу в знак приветствия. Просто чтобы заставить Сей Джин говорить обо мне. Чтобы она соврала, почему мы больше не друзья. Чтобы ей стало неуютно и пришлось изображать привычную корейскую вежливость. Когда мы были помладше, мама Сей Джин навещала нас. Она всегда напоминала мне собственную мать. Мы с Сей Джин постоянно жаловались друг дружке на их постоянный стресс, уродливые прически, презрение к американской музыке и еде. Я научила Сей Джин ругаться на английском, и мы шептали эти ругательства, когда мамы нас злили.
Сей Джин любит языки и научила меня нескольким фразам на корейском, которые я использовала в перепалках с мамой. А потом рассказывала Сей Джин о моем триумфе – и материнский гнев отступал на второй план.
Теперь кажется, что это было целую вечность назад. Я даже не помню, как вела себя тогда, во времена нашей дружбы. А про Сей Джин не помню и подавно.
Сей Джин снимает наушники и отодвигает микрофон.
– Когда ты вошла, мама спросила, что это за уродливая американская девочка, – произносит Сей Джин, когда я уже собираюсь на выход. Акцент только подчеркивает резкость слов.
– А я ответила, что это И Джун Ким, и она мне не поверила. Сказала, что тогда твой американский папаша, должно быть, та еще свинья.