Хрупкие создания - стр. 21
Подхожу к телефону в 7:26. Живот неприятно сжимается – жду звонка. Кажется, что я слишком плотно позавтракала. Мать всегда звонит ровно в половине, у меня есть в запасе четыре минуты, и я бегу в ванную в коридоре. Выплевываю воду, чай и грейпфрут. Два пальца в этом очень помогают.
Впервые я сделала это в третьем классе. Увидела, как мать опустошает желудок после вечеринки в соседском доме. Она вытащила меня из ванной – на лице что-то липкое, руки трясутся – и сказала, что американская еда может отравить нас, потому от нее лучше избавляться. Я спросила, зачем она тогда вообще ела, и мать объяснила, что это вежливо. Если будешь невежливым, тебя больше никогда не пригласят в гости. А это позор.
Теперь я почти всегда избавляюсь от того, что съела. Даже от корейской еды.
Зарываю эти мысли подальше. Это ведь ради балета, из-за моей любви к танцам. Голова уже не так сильно кружится. И желудок успокоился.
Возвращаюсь к телефону. Смотрю на часы – осталась минута. Готовлюсь схватить трубку после первого же звонка. Практикую позиции – первая, вторая, плие, тандю и па-де-буре, – а потом раздается звонок. 7:30. Тютелька в тютельку.
Снимаю трубку прямо перед вторым звонком. Мать даже не здоровается. Не уточняет, кто взял трубку. Ее голос звучит словно прямо у меня в голове:
– Я получила письмо от мистера Станитовского. У тебя двойка по математике. Двойка! Двадцать шесть процентов из ста. В чем дело? Тебе ведь это должно легко даваться. В Корее дети остаются в школе и после уроков. Усердно трудятся. Ты же только танцуешь целыми днями, а оценки ужасные.
Пытаюсь ответить, но она продолжает свою тираду:
– И Джун, университеты смотрят на все. В хороший тебе не попасть. И успешной не стать.
Мать никогда не называет меня просто Джун. Только полным корейским именем. Она продолжает, и я чуть отодвигаю трубку от уха. В балетной школе я уже почти десять лет, а она все еще не поняла, что вот это – моя мечта. Моя реальность. Я хочу танцевать и не хочу ни в какой колледж. Для нее это всего лишь глупое увлечение, которое пройдет, когда я вырасту, и разве что добавит дополнительную строчку в резюме, но не более.
Стараюсь не обращать внимания на ее слова – она, кстати, постоянно ошибается в произношении, – но каждое слово достигает своей цели. У меня горят щеки, я будто приклеилась к полу.
Я стараюсь выглядеть идеально. Чтобы лицо было как у куколки, чтобы все понимали, что я не какая-то там обычная девчонка, а балерина. Иногда мне кажется, что я могу стереть следы стресса лишним слоем пудры.
Мать продолжает на меня кричать, а я копаюсь в своей сумке – краем ухо слушаю, немного беспокоюсь, много надумываю – и надеюсь найти пудреницу в куче туфель, бинтов и теплых гетр. Я заказываю специальные пудреницы – без них я как без рук. Новую никак не могу найти с вечера. Пришлось использовать старую, а там пудры на донышке.