Хроники Нордланда. Грязные ангелы - стр. 46
Гор ворочался на своей лежанке, вороша солому и превращая своё ложе черте во что. Неправильно всё было, неопределённо, даже страшно. Как теперь жить, каким теперь быть?.. Как вести себя, чтобы не выдать, и зачем не выдавать, ради чего?.. «Ради свободы. – Напоминал он себе. – Ради того, чтобы выйти наружу…». А сердце вновь настойчиво напоминало Гефеста – и его последние слова, которые Гор услышал от него, когда ночью, рискуя оказаться рядом с ним, пришёл добить его и прекратить его мучения. «Я просто понял, что стою на краю ямы с дерьмом, от которого уже никогда не отмоюсь. – Сказал тот. – Я и так уже весь в грязи, и ты, и все здесь… Но то, что я должен был ТАМ сделать – это уже не грязь. Это кровь, дерьмо и ужас. От этого не отмоешься, Гор. Никогда». Гор его тогда не понял… И сейчас не понимал, хоть помнил каждое слово. Но что-то уже брезжило перед его совестью, что-то… Чего он ни видеть, ни понимать не хотел. Но Гор был очень сильным и цельным существом, очень умным, и в целом честным. Как он сам выражался, в голове у него «много было насрано», но природный ум и способность мыслить самостоятельно и здраво рано или поздно брали своё: и брали именно теперь. Врождённое чувство чести говорило ему: если ты, чтобы удрать, будешь терпеть всё и дальше, притворяться и участвовать во всей этой мерзости, если и дальше будешь мучить Марию, ты окажешься в том самом дерьме, о котором говорил Гефест, и не отмоешься от него, и не надейся».
«Но что мне делать-то?! – Возопил он мысленно, перевернувшись в тысячный раз и лихорадочно горящими глазами глядя вверх, туда, где в недоступные окна лился лунный свет, чуть подсвечивая высоченный потолок. Здесь, внизу, царила кромешная тьма, в которой даже глаза полуэльфа были бессильны что-либо рассмотреть. Похрапывал кто-то из кватронцев – Локи или Ашур; полуэльфы не храпели. Всё было такое привычное – и в то же время какое-то чужое, неприятное, опостылевшее настолько, что хотелось заорать от ненависти и отчаяния. Гор зажмурился, пережидая приступ сильной душевной боли. А ведь совсем недавно он был так счастлив!!!
«Ненавижу Привозы. – Мрачно сказал он себе. – Ненавижу Чух… И себя ненавижу тоже».
Всё было такое привычное, такое красивое, дорогое, и такое… опостылевшее! Королева Изабелла прикрыла глаза, чтобы вернуть себе обычное спокойствие и ровное расположение. Перед встречей с кардиналом Стотенбергом следовало быть обычной. В меру сварливой, в меру язвительной, в меру… Собой. Встреча и разговор предстояли не из простых. Кардинал хлопотал о браке племянницы королевы, Габриэллы Ульвен, и Седрика Эльдебринка, старшего сына герцога Анвалонского, но у королевы были на племянницу собственные планы. Да и не хотела королева отдавать единственную девицу Хлоринг, одну из самых знатных, богатых и прекрасных невест Европы, за анвалонского пентюха! Королева ненавидела Эльдебринков. Она была бездетной, и ничто не помогало: ни смена консортов, ни сильные чары, ничто. А герцогиня Анвалонская, в девичестве Стотенберг, бледная серая мышь, тощая, как кикимора, рожала каждый год, как из рога изобилия, и всё мальчиков, мальчиков, и всё здоровых, как на зло! На данный момент братьев Эльдебринков было аж восемь!!! Восемь здоровых молодых мужиков, не в мамашу высоченных, горластых, здоровых жрать и ржать!!! Королева их не выносила. Как только при её дворе появлялся какой-нибудь Эльдебринк, и у неё начиналась страшнейшая мигрень. Но как сказать это кардиналу, за которым стояли старейшие дома Нордланда, кичившиеся своим происхождением от соратников Бъёрга Чёрного, предка самой королевы, викингов, приплывших с ним на Остров в незапамятные времена?.. Высокомерному, спесивому мужлану, (королева всех не Хлорингов считала быдлом), такому же тощему, как его дорогая сестрица, и такому же… двужильному! Ничто его не брало: ни оспа, которая сильно попортила его лицо, и без того не особо красивое, ни горячка, ни мор, который во времена его послушенства выкосил весь монастырь, а Стотенберг даже не простудился, хоть и ухаживал за самыми заразными и безнадёжными! За то и продвинулся в церковной иерархии, а в итоге и вовсе надел красную сутану, змей постный. Хотя не без греха – королева знала, что осторожные сплетни о том, будто приёмная дочь герцогини Анвалонской София – на самом деле внебрачная дочь кардинала и графини Карлфельдт, чистая правда. Мало того: она знала, что связь кардинала и графини продолжается, хоть та формально была монахиней в монастыре святой Бригитты в Элодисе. Только что толку от того знания?.. Стотенберг был, хотя бы, свой. Островитянин. В последние годы, чуя слабость трона и Хлорингов, Рим усилил давление, присылая своих агентов; вот даже инквизитора прислал… Тот обещал Изабелле всяческую поддержку, но королева иллюзий не питала: она Риму не нужна. Ему вообще не нужны были сильные и влиятельные рода Острова, в том числе и Эльдебринки, и Далвеганцы, что бы они там ни думали. Свалить их всех, и на их место посадить свою марионетку… Стотенберг, слава Богу, это понимал, и хоть в этом вопросе, хотелось бы Изабелле верить в это полностью, они были заодно…