Хроники Нордланда. Грязные ангелы - стр. 23

Сердце вытворяло чёрт знает, что, радость клокотала в нём, разрывая грудь и превращая кровь в какую-то бурлящую весельем и сумасшествием смесь. Нет, в таком состоянии в Приют идти было нельзя! Три месяца… всего три – целых три!.. Теперь, когда появился этот срок, включился обратный отсчёт, и Гор почувствовал себя одной ногой на воле, он с особой остротой ощутил, до чего ему опостылело здесь всё, всё, всё!!! Три месяца! Когда он не остался бы здесь и трёх минут!!! Как же их пережить?..

У них с Доктором был уговор – и вовсе не о том, что подумал Арес. Просто порой Гор оставался на ночь в роскошных гостевых будуарах, где те отдыхали от трудов своих неправедных, мылись и переодевались. Некоторые здесь же и развлекались, не отводя жертву в общий зал со станками и прочими приспособлениями, а так, в уединении и на банальной постели, потому и последние здесь тоже были, и довольно роскошные – по мнению Гора, никогда не видавшего настоящей роскоши. Что он вообще знал?.. С фермы, находившейся в страшной глуши, он попал прямиком в Сады Мечты; их везли в закрытых возках и в трюме баржи, он и дороги-то не видел. Он не знал, что такое замок, что такое город или деревня, он вообще ничего не знал. Но он был очень умён, и понимал, до чего сильно его невежество. Душа его жаждала какой-то информации, каких-то новых впечатлений, какого-то знания, и крупицы этих знаний и информации о внешнем мире он получал от гостей, Доктора, Хозяина и частично – от одного из своих парней, Эрота, который попал на ферму в восьмилетнем возрасте и кое-что помнил о жизни «на воле» и мог об этом вспомнить и рассказать. Ещё у Гора была книга: ему подарила её его постоянная гостья, дама Бель, когда он как-то признался ей, что хотел бы побольше узнать о мире и о людях. Читать он не умел и вообще не понимал, что значат чёрные затейливые значки, но книга была богато иллюстрирована, и Гор часами рассматривал картинки. На картинках люди занимались, мягко говоря, неприличными вещами, но Гора интересовало не это. Он рассматривал всё, что окружало этих людей, каждую мелочь, ведь художник помещал своих персонажей в интерьеры и пейзажи недоступного Гору мира. Книгу Гор хранил в тайнике, который обустроил в комнате при Приюте, где хранилась солома для их лежанок: соорудил из досок будку и закидал её соломой, надёжно скрыв от любых глаз. Там же он хранил и остальные свои сокровища: четырнадцать золотых дукатов, которые зачем-то давал ему второй его постоянный гость, священник, называющий себя Гелиогабалом, самодельную заточку и кусок вишневого пирога, давным-давно превратившийся в камень. Гор, обожавший вишню, хранил его куда трепетнее, нежели деньги, изредка позволяя себе отгрызть небольшой кусочек и воскресить в памяти забытый вкус. Бегом добравшись до своего тайника, Гор достал оттуда книгу и помчался в Девичник, уже не боясь встретить там Доктора: в сумерках тот, приняв измученных девочек, и велев Паскуде вымыть их и наложить компрессы на синяки и кровоподтёки, закрывался у себя, чтобы уже до рассвета не высовывать носа из своих покоев. Но Гор знал, где он прячет ключ от гостевых покоев специально для него, и, забрав его, остановился перед клетками, разглядывая бессильно лежавших на своих тюфяках девчонок, с которыми от души развлеклись на оргии. Нет… пожалуй, что не стоит. Не от жалости – жалости к девочкам Гор давно научил себя не испытывать. Просто никакого удовольствия измученные, избитые и истерзанные Чухи сегодня доставить ему уже не могли. Две из них тяжело, с надрывом, дышали, одна стонала, лёжа в странной и неудобной позе, четвёртая вообще сидела, вся тряслась и раскачивалась из стороны в сторону, держа перед собой опухшие и посиневшие руки. Груди и бедра всех четырёх были облеплены примочками и компрессами. Что с них было взять?.. Каким бы ни сделали его Сады Мечты и Хозяин, но садистом Гор так и не стал, и удовольствия от побоев и вида увечий и травм не испытывал, напротив. Бил, если требовалось, и бил легко, но никогда – для собственного удовольствия. Как бы он ни презирал девочек, но мучить тоже не хотел, и переключил своё внимание на Паскуду, которая старательно мыла столы. Две другие беременные девушки, которых Доктор, не мудрствуя лукаво, звал Пузатая и Брюхатая, уже спали в своих стойлах.